Литературная Газета, 6607 (№ 29/2017) - [24]

Объегоривание покупателя налицо, но все вокруг молчат, и никто ничего как бы не замечает. Вот если бы в пол-литровую бутылку водки наливали, не снижая цену, 400 или 350 граммов – скандал был бы грандиозный.

Недавно купил в магазине литровую бутылку подсолнечного масла. По вновь приобретённой привычке посмотрел объём – 868 граммов. От удивления впал в ступор – вот это точность! Позвонил в одну из фирм-ритейлеров. Девушка терпеливо выслушала меня, а потом отчитала: «Производитель ищет возможность снизить свои затраты. Но вы не огорчайтесь! Меньше ешь – легче для организма!»

Хотелось бы задать вопросы Роспотребнадзору и Министерству сельского хозяйства: а что, на упаковки стандарта нет? Можно манипулировать весом и ценами в угоду прибыли? Сэкономленные граммы при неизменённой цене – это дополнительные бутылки и упаковки, которые как будто бы свидетельствуют об увеличении товарной массы. Но это если считать по бутылкам. А скоро будет, как в русских народных сказках: «По усам текло, да в рот не попало».

Стихи и саженцы Татьяны Иноземцевой

Стихи и саженцы Татьяны Иноземцевой

Общество / Человек / Линия жизни

Теги: Татьяна Иноземцева , интервью

Вопреки обстоятельствам она стала вполне успешным человеком

Писатель и агроном Иноземцева (на фото) живёт в глубинке, куда автобус из райцентра ходит раз в неделю. Живёт в скромном достатке, но её рассказы – это россыпи алмазов.

– Есть у вас, Татьяна Николаевна, пронзительный рассказ «Подарок» о девочке, воспитывающейся в детском доме. Скажите, насколько он автобиографичен?

– Не автобиографичной прозы не бывает. А рассказ «Подарок»… Это о моей подруге, однокласснице, деревенская ребятня нас дразнила инкубаторскими. Я была в интернате одной из немногих при живых родителях. Попала туда в 11 лет. Случилось это так. В семье отец был единственным кормильцем. Мать занималась четырьмя детьми. Отец поехал в соседнюю область на заработки и пропал. Мать всё время твердила: «Он нас бросил». Доплакалась до того, что вставать с постели не могла. Нас кормила вся деревня. Кто полбуханки хлеба принесёт, кто молока.

Прознав о нашем положении, приехала мамина сестра из Горького и определила нас, троих старших, в интернат. Позже выяснилось, что, когда отец поехал искать работу, его в поезде парализовало. Когда ему стало лучше и его выписали из больницы, вернулся домой, но кормильцем уже быть не мог, и нас не стали забирать из детдома. Врачи признали его, бывшего фронтовика, имевшего ранения и контузии, инвалидом. Пенсию назначили 23 рубля. И они жили на эти 23 рубля втроём.

Родители нас забирали на каникулы домой, но прокормить не могли и устраивали летом на работу. Брата на кирпичный завод, меня с сестрой – на сырзавод. В мои обязанности (в 12, 13 и 14 лет) входило: запрячь лошадь, нарубить ломом лёд на леднике, погрузить его в телегу, привезти на завод и перетаскать в чан, где охлаждались сливки. Потом я ставила в телегу дюжину бидонов (по 40 литров) и отправлялась до ближайшего колодца, заполняла водой бидоны, привозила на завод, заносила в помещение. И так – без выходных.

– Если дома ждал такой тяжёлый труд, то почему нельзя было остаться в интернате?

– Домой хотелось! В интернате вставали по горну, за несколько секунд одевались, по горну, как горох, высыпали в любую погоду на зарядку; по горну недружным строем топали в столовую, потом в школу, и отлучиться никуда было нельзя. А душу распаляли детские мечты, которые осуществить можно было только на свободе, за пределами казённого дома. Например, встретить летом рассвет далеко за селом над высоким берегом реки и стоять на краю обрыва, как на краю земли.

Останься я на лето в интернате, кто из воспитателей взял бы на себя ответственность отпустить меня в такой поход?

А то, что нас родители на летние каникулы устраивали на работу – это хорошо: мы, трое старших, выросли трудоголиками. Брат Лёня окончил мореходное училище и до ухода на пенсию работал радистом на кораблях торгового флота, побывал во многих странах мира. Старшая сестра Ольга окончила педагогическое училище, потом институт, до сих пор работает учителем физики и математики.

Я ни в чём родителей не виню. Им вой­на жизнь искалечила.

Самым трудным было время в сельскохозяйственном техникуме в Галиче, куда я поступила в 1966 году. Из одежды у меня были только демисезонное зелёное пальто, похожее на шинель; школьная форма – коричневое платье, у которого пришлось отрезать рукава, потому что они на локтях продырявились, – и резиновые сапоги. Носки быстро износились, и я ходила на занятия из расположенного на окраине общежития зимой в резиновых сапогах на босу ногу.

Я неплохо играла в баскетбол, меня зачислили в баскетбольную команду. На тренировки ходила в когда-то синем, вылинявшем до серого, тонком хлопчатобумажном трико, зашитом на коленках. Однажды физрук сказал: «Если ты ещё раз придёшь в этом костюме, я поставлю тебе двойку по физкультуре. Ты позоришь всю команду».

Ни в чём другом прийти я не могла, у меня просто ничего больше не было, мне поставили двойку и лишили стипендии. Это была катастрофа.