Литературная Газета, 6569 (№ 39/2016) - [11]

– Со сбором материала у меня давняя история. Со школы всё, что я читал, всегда выписывал. И вот эта способность – найти какой-то интересный материал – сопровождает меня всю жизнь. Я создал колоссальные архивы, календари. В одном интервью меня даже назвали Человеком без интернета, я сам выполнял функцию интернета – собирал информацию. Если бы я был писателем, то был бы, наверное, как Кафка или Достоевский. Но я пишу биографии, материалы от пяти страниц до ста, где затрагиваю разные аспекты – как культурные, так и социальные. Есть люди-марафонцы, а есть спринтеры. Марафонцы – это как Лев Толстой. А я спринтер.

– Тем не менее книга получилась объёмной… Что подтолкнуло вас к её написанию?

– Когда я прочитал стихи ныне забытого Владимира Смоленского, то решил написать об эмиграции. Достал из своих анналов все материалы и в своём ключе начал сочинять. Понимаете, любая книга – несамостоятельное произведение. Во-первых, каждая книга основывается на Библии, во-вторых, она впитывает все предыдущие, которые читал и знал автор.

– Долго работали над книгой?

– Нет, я работаю чрезвычайно быстро, мой 15-летний радиоопыт приучил меня работать молниеносно, поскольку там была система гонораров: чем больше напишешь, тем больше получишь. В процессе работы я понял, что в одну книжку вместить всю эмиграцию не смогу. Я разделил первую волну эмиграции на три раздела: «Старший возраст, классики», «Второй ряд», «Молодые поэты, писатели и сатирики». Я начал вторую книгу. И уже по мере того как начал делать книгу об эмиграции 20–50-х годов, я понял, что нужна будет третья книжка. Она, скажу вам, уже наполовину сделана, туда войдёт вся наша эмиграция – Александр Галич, Наум Коржавин, Александр Солженицын. Для меня сейчас главный вопрос – как издать. В последнее время мне очень трудно договариваться с издателями, к сожалению, сказывается даже огромная разница в возрасте. Мы как бы из двух разных миров… Но желание издать книгу и поделиться накопленными знаниями оказалось сильнее, чем поездка, к примеру, в Италию.

– Как вы считаете, почему в школах практически не освещается тема эмиграции? Нет таких имён, как Гайто Газданов, Иосиф Бродский, часто даже и Солженицына не проходят…

– В этой книжке все ответы есть. Когда произошла революция и к власти пришли большевики, так называемые люди в кожаных куртках, нужно было удержать власть. А ещё нужно было бороться с врагами. История последних наших 100 лет – это история борьбы с врагами, как с внешними, так и внутренними. Если писатель уехал – всё, ярлык. Можете посмотреть советские энциклопедии: «Бунин – белогвардеец». И все маркированы как белогвардейцы. Их не печатали, а литературоведы как бы делили советскую литературу на белогвардейскую и нет. Та литература, западная, написанная до революции или уже «там», – плохая, упадочная, пессимистическая. А вот советская – бодрая и оптимистическая. Это до сих пор не изжито. В моей книге описаны удивительные факты: например, как Бунина хотели перетащить сюда, как переехал Куприн и что из этого вышло.

– Получается, было разделение эмигрантов на простых и белогвардейских – присутствовал некий политический аспект?

– Политический аспект, конечно, есть. Они уехали, потеряли всё. Ненавидели совдепию. Хорошо говорит Берберова о том, как они строили колонии, собирались в какие-то группы, возводили церкви. Они жили обособленной жизнью, были пропитаны русской ностальгией, русским духом и мечтали о возвращении. Некоторые даже получали паспорта, но не использовали их, боялись вернуться. Были даже прецеденты, сами понимаете, какие. Была и какая-то часть политических эмигрантов: генералы, офицеры из белой армии… Во второй книжке будет история Бориса Савенкова, это потрясающий писатель, он же революционер, он же террорист… У них была любопытная переписка с Амфитеатровым, а потом бедного Савенкова заманили сюда и расправились с ним.

– Какие ещё любопытные истории вы включили в книгу?

– Во второй части книги будет история с Вертинским, как он сюда приехал, в главе «Возвращенцы». Вертинский был «Пьеро для богемы». Случилась революция – он остался там. Сначала был в Польше, потом в Германии, потом во Франции, он имел успех, к нему на концерты приходили в основном русские… С ним было всё в порядке. Потом он попал в Китай, там женился и тосковал по Родине. Ностальгией пронизаны все стихи и исполняемые им ариетки – пронзительные, замечательные. Он написал Молотову покаянное письмо, приехал обратно и оказался в положении полуизгоя. Это потом он уже в кино сыграл маленькие роли, а так был на Госконцерте, ездил по всей стране за нищенскую ставку… Он вернулся сюда не триумфатором, никак не мог перестроиться, пел свои ариетки – получилась загубленная судьба. А мой любимый Николай Агнивцев? Это такой же ариеточный поэт, который был жутко популярен до революции. И тоже уехал, а когда вернулся – вёл нищенскую жизнь, был не востребован, умер в бедности. Не говорю уже о Цветаевой. У возвратившихся, практически у всех, была жуткая судьба…

– Конечно, история не терпит сослагательного наклонения… Но могла бы сложиться судьба известных писателей вне эмиграции? Того же Набокова, Бунина?..