Литературная Газета, 6560 (№ 29/2016) - [29]

– Хорошие внешние данные...

– По молодости у всех хорошие данные, о работе в кадре тогда и речи не было, у нас был единственный ведущий – Саша Масляков, которого «лицензировал» сам председатель Гостелерадио СССР Сергей Георгиевич Лапин. Таких ведущих было пять-семь человек на всё телевидение. И вот позвали, и я пошёл – в «молодёжке» атмосфера была поразительно творческой...

– «Молодёжкой» руководил Анатолий Лысенко?

– Нет, но он был одним из столпов редакции. Мне, кстати, очень повезло. Мы сидели с ним в одном кабинете, и он взял надо мною шефство. Всё, что знаю о ТВ, всё, что я умею, это его заслуга. Он мой учитель, был и есть, высочайшего уровня профессионал, и сейчас фонтанирующий идеями. Обычно двум творческим людям трудно ужиться, начальник подминает подчиненного под себя, но Анатолий Григорьевич прислушивается ко всем, всему, что интересно, перспективно. Потом я перешёл в редакцию пропаганды (была такая), а оттуда меня «выдернули» откреплённым секретарём комитета ВЛКСМ Гостелерадио СССР.

– Большая должность.

– Не столько большая, сколько непростая... В те годы у молодёжных руководителей главная задача была – дать дорогу молодым, продвигать талантливых людей, тогда ведь все должности в государстве занимали люди весьма преклонного возраста... Молодой мог пробиться куда-то только годам к сорока – поздновато. И я регулярно ходил к Лапину по этим вопросам, а он был крайне консервативным человеком...

– Но очень образованным.

– Очень много читающим. С ним было непросто, потому что он тебя сразу проверял на интеллект: что ты знаешь, умеешь, что читал когда-то и что читаешь сейчас? Приходишь к нему, а он задаёт вопрос: «Сергей, а вы читали последний номер такого-то толстого журнала, статью такого-то? Бог мой, а я не в курсе! Так что приходилось читать очень много, чтобы не ударить лицом в грязь. Вообще, при его очень консервативном управлении в Гостелерадио приоритетом было повышение культурного уровня населения, не опускать его, как сейчас, а поднимать. Большое внимание уделялось симфонической музыке, литературе, театру и кино. Даже в том советском идеологическом режиме ему удавалось поднимать уровень аудитории. Конечно, были и развлекательные программы: КВН, пока его не закрыли...

– «А ну-ка девушки»...

– «Салют, фестиваль» и многие другие... Я рвался назад в редакцию, и только в 1984-м мне это удалось, а в 85-м...

– ...наступило время перемен.

– Да-да, «перестройка ломает все стереотипы», в 1987-м меня поставили заниматься программой «Взгляд», которой ещё не было. Лысенко был её идейным руководителем, а я – практическим: организация, администрация, съёмки, сетка вещания. В октябре мы её запустили, и в таком административном качестве я просуществовал до февраля 1988 года, когда Сагалаев (в то время главный редактор «Молодёжки») в приказном порядке направил меня во «Взгляд»… ведущим. Я сдал свои административные функции преемнику и...

– ... пришла всенародная слава.

– Да, но настоящая слава (с оттенком негатива) пришла позже, когда я работал ведущим уже в программе «Время»...

Опала

– Я помню знаменитое интервью, которое вы брали у Ельцина и очень его «прессовали». Все были удивлены и возмущены. Как Ломакин так мог? Он же из «Взгляда», который нашего любимого Бориса Николаевича поддерживал? Сейчас это всё оцениваешь иначе. Вы уже тогда, в начале 91-го, начали что-то понимать про Ельцина? Или это было, так сказать, выполнение задания Горбачёва?

– До 90-го года я был поклонником Ельцина, убеждённым, страстным. В 89-м шли предвыборные теледебаты, в которых он соревновался с директором ЗИЛа Браковым. И эти теледебаты были поддельные. Бракову задавали только удобные вопросы от зрителей, а Ельцину – очень резкие. После «дебатов» ко мне пришёл Полторанин с идеей «убийственного эфира». Оказывается, они проехались по адресам этих якобы зрителей, а там никто не живёт – химчистка, прачечная. И в эфире «Взгляда» мы вышли с этой «бомбой». Полетели головы, меня отстранили от эфира. Это я к тому, что тогда верил в Ельцина, в его борьбу с коррупцией, партократией и т.д. Но потом я стал внимательнее следить за всеми его выступлениями, в которых он противоречил сам себе, и у меня стало закрадываться сомнение в его искренности, я наблюдал, сомневался, и, наконец стал его убеждённым противником, так как понял, что он, его параноидальная ненависть к Горбачёву (правда, взаимная), их борьба друг с другом ведут страну к коллапсу. Конечно, в феврале 1991 года и помыслить было невозможно, что страна развалится: да, думал я, будут трудности, столкновения на улицах, но что СССР разрушат, я представить не мог. И, конечно, я задавал ему резкие вопросы, интервью было пристрастное, но журналист обязан потрошить собеседника-политика, вытаскивать из него всю «требуху», а политик заинтересован в том, чтобы выглядеть убедительно. Но Ельцин выглядел слабовато. И этого мне не смогли простить до конца его дней. Ни он сам, ни семья, ни окружение. Когда я тогда завершил эфир, Коржаков сказал: «Ну, Ломакин, запомнишь ты это интервью!» И, правда, я запомнил его на всю жизнь.