Литературная Газета, 6559 (№ 28/2016) - [12]
– Сейчас режиссёры достаточно вольно обращаются с пьесами классиков, соревнуясь друг с другом в их «прочтении». Вы делали инсценировки по Достоевскому и гоголевским «Мёртвым душам» – не возникал соблазн «осовременить» классиков? Или, напротив, был страх невольно навредить им?
– Не было ни страха, ни соблазна. Самое трудное и самое интересное, творчески состоятельное – раскрыть автора . Тем более такого великого автора, как Гоголь или Достоевский. И это во всех постановках была наша принципиальная позиция с моим другом и выдающимся режиссёром Сергеем Арцыбашевым.
Я знаю почти точно, откуда все эти нынешние «прочтения». Они от чувства страха , которое испытывает такой постановщик перед материалом, а ещё перед «общим мнением» (не очень большой кучки коллег). А вдруг я не такой гениальный? Вдруг все скажут, что я не встал вровень с Гоголем и не справился? А вот что я сделаю: устрою-ка скандал! Тут уж им всем точно будет не до критического разбора! Тогда они будут просто кричать – одни «против», другие «за». И никто не станет всерьёз разбирать, что за спектакль поставлен. В сущности, это ведь старый как мир театральный прием: скандалом привлечь внимание к своей персоне, отвлекая это внимание в то же время от самой сути дела…
– Вы чувствуете себя наследником реалистических традиций? Как вы относитесь к «новой драме»?
– По первому вопросу: чувствую . По второму: не отношусь .
– Вы работали над сценариями двух фильмов Юрия Грымова, модного в 90-е годы рекламщика, клипмейкера и режиссёра. В РАМТе идёт его спектакль «Цветы для Элджернона» по Дэниелу Кизу; в Театре им. Маяковского шла его «Нирвана» – о рокере Кобейне. Вы тогда с ним познакомились? Расскажите о вашем «хожении» в кинематограф. Это был новый опыт?
– Я участвовал в фильмах «Чужие» и «На ощупь». Картина «Чужие» мне и сейчас очень нравится; «На ощупь» – гораздо меньше. Грымов когда-то нашёл меня сам, это не было связано с его спектаклями. Скорее – с моими пьесами. Сотрудничество наше длилось около трёх лет и могло стать довольно плодотворным. Но не стало, и не по моей вине. Творческому человеку всегда не очень приятно, когда он понимает: его способности просто пытаются использовать в своих целях. В общем, по поговорке: «Художника всякий может обидеть» . Но опыт всё же был интересный и полезный, как любой творческий опыт.
– Раньше театры тяготились вниманием сверху, теперь – складывается впечатление – мечтают о гневе Минкульта, как о «Золотой Маске» или «Хрустальной Турандот». Но власть по-чему-то не спешит сказать: «Ну, пьеска! Всем досталось, а мне – более всех!» Неужели драматурги так измельчали?
– Действительно, о нестрашном гневе Минкульта многие наши свободолюбцы мечтают (именно потому, что он нестрашный). Но ведь они одновременно мечтают и о бабках, которые им выделит тот же самый нестрашный и несчастный Минкульт! Должен выделить, во что бы то ни стало! Ситуация вполне в духе Ионеско: я в тебя плюну, а ты мне за это должен деньги заплатить. То есть надо ухитриться и рыбку съесть, и… косточкой не подавиться. Вот тут и вертись, как говорит известный герой Чехова. Они и вертятся…
Что касается наших властей – не в обиду им будь сказано, – они ведь только совсем недавно стали осознавать, что культура – это весьма актуальная сфера борьбы. Что слово – это оружие, и оружие весьма массового поражения, иногда – сильнее атомной бомбы. Поэтому культура у нас – это та сфера, где беспредел девяностых держится до сих пор, успешно мимикрируя под свободу слова (естественно, свободу для избранных!).
Ну и ещё: приведённые вами слова были сказаны императором о «Ревизоре». А «Ревизоры» в литературе ведь не каждый век появляются…
– Почему в репертуарах театров – столичных, провинциальных – мало пьес на современном материале? Или жизнь у нас такая, что говорить о ней должно в манере Ионеско и Беккета?
– Жизнь у нас нынче не очень понятная. Эта свалка, которая реально происходит, накладывается на общее измельчание людей, а следовательно, и конфликтов между ними. Мы видим в повседневности некое бесконечное броуновское движение. А его почти невозможно выразить в драматургической форме. Остаются вечные темы и вопросы, но ведь их, как мы знаем, признают далеко не все наши современники, даже и из числа творцов.
– В 90-е во МХАТе им. М. Горького шли ваши пьесы «Аввакум» и «Наполеон в Кремле». Вы через историю хотели постичь настоящее? Решили прибегнуть к иносказательности? Много кто «глядит в Наполеоны». А как быть с Аввакумами?
– В сущности, никакой истории (то есть прошлого) нет. В Вечности живы все, и живы именно сегодня, сейчас. Поэтому и Наполеон, и Аввакум – абсолютно сегодняшние герои, современные. Это-то меня в них и привлекло. Тем более что обе пьесы мы с покойным Николаем Васильевичем Пеньковым (постановщиком и гениальным исполнителем главных ролей) ставили о России (и понятно, что о России сегодняшней).
Да, почти все мы «глядим в Наполеоны». Но ведь и Аввакумов нынче хоть отбавляй! Посмотрите, сколько появляется в последние десятилетия самых разных сект и «церквей»! А ведь во главе каждой из них стоит свой Аввакум! И в этом смысле Аввакумы всех мастей – абсолютно не российская монополия. Но наша монополия в том, что отечественные Аввакумы иногда идут до конца. То есть до гари, до горящего сруба, в котором сгорают (пусть даже и не физически) вместе со своими приверженцами. Это, конечно, трагично, но, может, хоть этой силой и широтой мы отличаемся сегодня от измельчавшего «правильного человечества».
