Литературная Газета, 6558 (№ 27/2016) - [30]

Завершающим аккордом смотра, продолжая джазовую тематику, стала новая работа Вуди Аллена «Светская жизнь», которая в этом году открывала Каннский кинофестиваль. Действие комедийной мелодрамы разворачивается в 1930-е годы: молодой человек по имени Бобби Дорфман (Джесси Айзенберг) приезжает из Нью-Йорка в Голливуд и пытается найти работу в сфере кинопроизводства с помощью своего дяди, известного кинопродюсера. После он возвращается в Нью-Йорк, где его захлестывает водоворот светской и клубной жизни.

Символично, что Аллен снова вернулся к своему любимому Нью-Йорку — несколько последних картин режиссер снимал на западном побережье США, юге Франции или в Риме. Теперь же мэтр переносит зрителей в привычную для него обстановку — пригороды и парки Большого яблока, показывает шумные семейные обеды в квартире главных героев в Бронксе и, конечно же, не забывает про джаз, звучащий в шикарных кафе, маленьких забегаловках и просто за кадром. Музыку можно назвать одним из героев картины — она служит не просто фоном, но является связующим звеном между сюжетными линиями, помогая характерам персонажей играть новыми красками, как только одна мелодия сменяет другую.

Посмотреть некоторые фильмы фестиваля широкая публика сможет и после завершения форума. Так, «Светская жизнь» выйдет в широкий прокат уже 21 июля.

Ямасита-Ирина

Ямасита-Ирина

Искусство / Искусство / Поверх барьеров

Сухомлинов Владимир

Фото: фото автора

Теги: искусство , живопись , скульптура

Огромный интерес вызвал 11-й Фестиваль российской культуры в Японии

Ещё Киплинг писал: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им никогда не сойтись». В переводах последняя фраза звучит по-разному: «и их неизменна суть», «и с места они не сойдут». Но как ни переводи, смысл понятен: восточной и западной цивилизациям не сойтись.

Так ли? А если даже так, стоит ли жалеть усилия, чтобы сходиться? Особенно сейчас, когда на земле всё так переплелось, возможности для общения и взаимодействия стократно увеличились, а перед людьми возникают новые глобальные угрозы?

Вопрос риторический, хотя и у Киплинга (1865–1936) были свои основания. Между тем и тогда находились иные примеры. В одно с ним время жила Ямасита Рин (1857–1939). Она родилась в бедной самурайской семье вблизи Токио и рано покинула дом. Ею двигала жажда познания и самореализации, не очень тогда свойственные восточным грациям. Сначала обучалась традиционным видам японской живописи (укиё-э, гихонга). Потом познакомилась с основателем духовной миссии в Японской православной церкви епископом Николаем (И.Д. Касаткин). Он оказал на Ямаситу такое влияние, что в 21 год она приняла православие и крестилась под именем Ирина. Спустя три года отправилась в Санкт-Петербург, где обучалась канонам православной иконописи и работала в иконописной мастерской Воскресенского Новодевичьего монастыря. Была ученицей ректора Императорской академии художеств Ф. Йордана, а в Эрмитаже копировала лучшие образцы западноевропейской религиозной живописи. Вернувшись на родину, писала иконы для православных храмов в Японии.

Самую знаменитую – «Воскресение Христово» (1891) – написала ко дню рождения цесаревича Николая (будущий царь Николай II) и преподнесла ему в дар во время его пребывания в Японии по ходу путешествия на Восток. Икона всегда оставалась при царе, теперь она в собрании Эрмитажа.

Иногда икона выезжает, как и теперь, когда её удалось увидеть во Владивостоке на «Выставке одного шедевра» в Приморской государственной картинной галерее. Иконка небольшая, именно личная, и при этом совсем не скажешь, что написана японской рукой для русского царя.

Впрочем, вопрос о параметрах близости наших цивилизаций всё равно возникает, когда оказываешься в Токио. И дело не только в явных технологических различиях, пронизывающих организацию столичной жизни и быт, когда сталкиваешься в токийском отеле с унитазом, который управляется компьютером. Ещё больше ментальных, поведенческих различий…

Тут не увидишь на улицах урн, как и мусора, а если захочешь закурить не в том месте (хоть бы и в ста метрах от административного здания или в парке), то не потребуется ни полицейского, ни штрафа. Просто кто-то подойдёт и на ломаном английском вежливо скажет: «Ноу смокинг». Мол, со своим уставом не ходи в чужой монастырь… И только здесь перед встречей с парламентариями предложат снять обувь и пройти на переговоры в носках (будь ты даже председателем нижней палаты парламента РФ Сергеем Нарышкиным). Есть традиции, с ними строго считаются.

Подобных штрихов множество. Иногда напрочь теряешься и вспоминаешь строчки из Киплинга.

Но так ли всё непреодолимо? И так ли уж с ходу надо отталкивать то, что тебе непривычно? У представителей этой цивилизации можно многому научиться. И не только в сфере технологий, желание заимствования которых бьёт остальные желания.

Нельзя сказать, что почитать что-то обстоятельное о Японии у нас невозможно, но почему-то по-прежнему едва ли не самыми познавательными и глубокими остаются «Ветка сакуры» (1970) Всеволода Овчинникова и «Пятнадцатый камень сада Рёандзи» (1986) Владимира Цветова. А вот свеженаписанного мало, то же, что выходит в печатных СМИ, в теле- и радиоэфире, зачастую содержит лишь текущую информацию, новости о японской автомобильной отрасли или электронике, оценки политических событий. Есть историко-географические книги и сборники. Всё это, конечно, важно, но не менее значима ментально-нравственная составляющая «японского образа жизни», культура, традиции народа и то, как они трансформируются в новых условиях постиндустриального мира, мотором которого во многом сама Япония (третья экономика мира!) и является. Глубоких писательских, журналистских работ по этой тематике явно не хватает.