Литературная Газета, 6546 (№ 12/2016) - [30]

Нынешний Ричард III, в отличие от премьерного, увереннее и глубже укоренился в реальности, уверовав в свою неуязвимость, в то, что его способ существования – норма и иным быть не может. И на любое отклонение от этой нормы стал реагировать с особенно болезненной чуткостью – будь то герцог Бекингем (артист Борис Круглов), усомнившийся (ненадолго!) в необходимости детоубийства, или сэр Тиррел (артист Сергей Кунин), готовый убивать сверх определённой ему квоты. Оба ненадёжны. Надо, чтобы все были на одно лицо, без самодеятельности, без инициативы, и уж конечно без зачатков совести. Без зачатков! Ну и без кровожадности, превосходящей кровожадность патрона.

Кончают, однако, шекспировские злодеи плохо, и Ричард Олега Ханова не исключение. Беда, однако, в том, что на его месте может оказаться новый Ричард: в обществе, массово лишённом чести и достоинства, дорога таким вот ричардам опять-таки открыта.

Пьесу «Пышка» Василий Сигарёв написал по мотивам новеллы Мопассана, однако Сигарёв, наверное, не был бы собой, если бы оставил от первоисточника больше, чем нужно было ему, Сигарёву, для воплощения своего замысла. А хотел он, как я понимаю, изобразить сообщество вовсе механизированное, обезличенное, где любое естественное человеческое проявление есть нонсенс, клеймо, знак чужого.

А что же Исрафилов, реалист по исконной своей сути? А Исрафилов услышал в причудливом сочинении Мопассана-Сигарёва, видимо, всерьёз волнующие режиссёра мотивы ухода из жизни чести, достоинства, милосердия. При этом, думается, существенной была и попытка решения новых профессиональных задач, суть которых в том, чтобы расширить сферу творческих действий, повернуть артистов в сторону непривычного им психологического гротеска.

И вот что получилось: попутчики Пышки и прусский офицер (артист Андрей Иванов) – ну да, манекены, куклы, персонажи из мира выморочного, перевёрнутого, и вдруг – именно вдруг, нежданно-негаданно – едва ли не в каждом из них проблеснёт человеческая искорка, напоминающая, что и они были когда-то людьми. Или показалось? Нет, не показалось. Мгновение сыграно. Но мгновение – не более.

И тем пронзительнее – на резком контрасте – незащищённая, беспомощная, и, однако, неуничтожимая человечность Пышки в исполнении Татьяны Вдовиной. И усталая, отчаявшаяся душевность хозяина гостиницы (артист Сергей Тыщенко).

Последняя из виденных мною премьер – «Грибной царь» Юрия Полякова в постановке Рифката Исрафилова. Здесь – небольшое отступление.

Демократические убеждения я разделял всегда. Наблюдая отечественные схватки между дежурными либералами и дежурными консерваторами, вспоминал, случалось, Городулина и Крутицкого из пьесы Островского «На всякого мудреца довольно простоты», всякий раз приходя к выводу, что к сказанному классикам мне, пожалуй, добавить нечего. Приверженцем социализма с человеческим лицом был, есть и – похоже, до конца – буду. С этим встречал XX съезд. С этим – негодовал по поводу вступления наших войск в Чехословакию. С этим – ходил к Белому дому в августе 91-го года. И вот по прошествии десятилетий, на склоне жизни я хочу понять, задаю вопрос: как получилось, что вместо социализма с человеческим лицом мы общими усилиями со­орудили капитализм, да ещё и с лицом нечеловеческим? Вопрос – обществу, руководителям этого общества, самому себе – в первую очередь. Склонен думать, что вопрос этот задаю не я один, а вот разделить, осмыслить нарастающее душевное напряжение театральное искусство наше как-то не торопится.

Поляков и Исрафилов хотят разделить, ищут ответ. Вместе с артистом Борисом Кругловым они проводят героя, бизнесмена средней руки Свирельникова, кругами нынешней нашей действительности. Кругами ада их не назовёшь – всё обыденно, всё то, с чем каждый из нас сталкивается на каждом шагу. Ну да, не назовёшь, и однако… Нормальный человек – не злобный, не подлый – начинает постепенно, незаметно для себя увязать в соображениях и поступках, которые ещё совсем недавно были для него органически неприемлемы. Прежние ценности, и это слово выговорю – святыни – принялись рушить, не озаботившись тем, живые они или мёртвые, а ведь были-то разные, были и есть. А на освободившееся-то место – что? Так ведь получается – ничего. Только свято место, как известно, пусто не бывает. Вот и дожили: предать друга – плохо, но иногда приходится, взятка – нормальное дело, услуга. А в финале спектакля не умершая, как оказалось, совесть делает укол в сердце бизнесмена Свирельникова, смертельный укол, потому что круги пройдены и назад пути нет. Художественный диагноз поставлен. Жёсткий.

Спектакль «Милые люди» по рассказам Василия Шукшина идёт опять-таки не первый год, мне уже доводилось сказать о нём в «ЛГ» несколько слов. Становится всё яснее, что разговор о совести и достоинстве для постановщика спектакля «Милые люди» Исрафилова – разговор сокровенный. А то, что разговор этот приобретает сегодня особую остроту… Оглянитесь вокруг. Театр и оглядывается.

Но, оглянувшись, устремляет взор в души героев, упорно различая в них стремление к правде и свету. Пусть не развиты души, пусть стремление это обретает порой формы нелепые, как, например, покупка Андреем Ериным никому не нужного микроскопа или побег Стёпки из тюрьмы за два месяца до освобождения. Но в форме ли в конце концов дело, если живы их души, Андрея и Стёпки, живы и окликают друг друга… А формы – что ж, найдутся, надо полагать. И слова найдутся, которыми они, милые люди, скажут об окружающем всё, что думают, и, не исключено, скажут так, что мало не покажется. В премьерном варианте спектакль, отчаянно прорываясь к словам, завершала немая девушка Верка (артистка Лейла Гусейнова). Сегодня ей вторит ещё одна девочка. Совсем маленькая, но упорная, может она-то, подросши, и скажет. Найдёт слова, прорвёт немоту. А может другой кто. Здесь не точка, а многоточие.