Литературная Газета, 6546 (№ 12/2016) - [23]

И нельзя забывать: всё, что связано с человеком, необычайно противоречиво и сложно. Проблема даже в том, что до сих пор нет ответов на самые простые вопросы о механизмах и закономерностях читательской деятельности. Чтение остаётся во многом непознанным явлением. Несмотря на то что темой чтения должны заниматься более десятка различных наук (философия, история, культурная антропология, семиотика, культурология, психология,педагогика, лингвистика, информатика и т.д.), более или менее целостной и связной теории не существует. Словом, науку нужно срочно реанимировать, а работу учёных-подвижников всячески мотивировать, поддерживать, объединять. Книгоиздание, торговля, библиотеки, детские сады, система школьного, профессионального и высшего образования, музеи, театры, органы просвещения, средства массовой информации совместно с семьёй образуют огромный культурный комплекс, который должен действовать согласованно, как единый оркестр, призванный не только обеспечить доступ к книге и всей культуре новых поколений, научить их чтению, но и воспламенить их сердца восторгом познания.

Ведь сложность работы с человеком в ХХI веке неизмеримо возрастает, сегодня нельзя, как в прошлом, за один раз научиться «на всю жизнь», теперь необходимо «учиться всю жизнь»!

В блестящих мемуарах Ирины Одоевцевой «На берегах Невы» и «На берегах Сены» есть точные строки о книге: «Чтение настоящей литературы, высокохудожественных воспоминаний, биографических повествований есть освежение душ. Это лекарство против ограниченности, самодовольства, нравственного тупика. Таблетка от тупости…» Лучше не скажешь!

Кража со взломом

Кража со взломом

Книжный ряд / Библиосфера / Субьектив

Теги: Андрей Аствацатуров , И не только Сэлинджер

Андрей Аствацатуров.  И не только Сэлинджер:  десять опытов прочтения английской и американской литературы. – М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015. – 312 с. – 4000 экз.

Зачин как минутка биографических откровений – это, конечно, дань утомительной необходимости, но кто-то же должен. Андрей Аствацатуров – всамделишный кандидат филологических наук, доцент кафедры истории зарубежных литератур СПбГУ, преподаватель литературного мастерства в Смольном. Автор трёхзначного количества научных статей, трёх прозаических книг («Люди в голом», «Скунс­камера», «Осень в карманах»,) трёх монографий (названия которых опустим по причине натужных длиннот) и выпущенного недавно нон-фикшен «И не только Сэлинджер».

Как написал бы сам Аствацатуров, обозначим панораму. «Литературное мастерство в Смольном» – это своеобразная школа неоперившегося бумагомарателя, где учат слагать предложения в тексты без значительного ущерба для читателя. И как автор замечает в предисловии, классический лекционный подход тут совсем не годится: «слушатели в ответ на филологические рассуждения, выводы и историко-литературные экскурсы откликнутся равнодушным: «И что? Зачем нам всё это?». А посему задачей стало «посмотреть на тексты взглядом эдакого «литературного вора», то есть ответить себе на вопрос: что я могу здесь позаимствовать или попросту украсть, оставшись при этом непойманным?» В одном из интервью Аствацатуров идёт и того дальше, отпуская себе совсем уж скромную роль «увеличительного стекла» и препоручая проведение мастер-класса непосредственно классикам. В самом деле: Голдинг, Апдайк, Фолкнер и Шервуд Андерсон плохому не научат.

Из таких посылок и родилась новая книга, с рекламой которой автор не первый месяц путешествует из Петербурга в Москву. Получилось не то чтобы пособие по написанию своего «Над пропастью во ржи», а скорее литературоведение для самых маленьких, крупным шрифтом и с картинками. Особенно это заметно в сравнении с прозорливо неупомянутой монографией «Феноменология текста: игра и репрессия», где Аствацатуров возделывал ту же делянку американской литературы. Тогда вышло несколько заумней, но не в пример масштабней. Сам автор, впрочем, не возражает и тут же признаётся, что задумал книгу «скорее как игру, где найдётся место для смеха, дуракаваляния, равно как и для филологического анализа, и для художественной сюжетности» . Так оно и получилось. Уняв свою известную любовь к Сэлинджеру, Аствацатуров отвёл ему едва ли не самое скромное количество страниц и честно распотрошил десяток писательских кладовых, доступно отчитавшись о процессе и результатах грабежа. Как ему свойственно, с байками и следами высокой словесности.

Так, разбирая скрытую в названии фолкнеровского «Шума и ярости» шекспировскую метафору, Аствацатуров в лучшем смысле неканонично подытоживает свои размышления: «Насмешка над Макбетом оборачивается насмешкой над нами. Вернее, над нашим привычным чтением, пассивным, неучаствующим, ожидающим, подобно тому, как клиент в ресторане ждёт жареного гуся с приправами, хорошо приготовленный мир, скреплённый причинами и следствиями, пространством и временем. Инстинкт Фолкнера явно антиресторанный» . Удались и несколько автобиографических зарисовок, вроде то ли душеспасительного, то ли душещипательного отчёта о посещении вечера петербургской поэзии: