Литературная Газета, 6543 (№ 08/2016) - [17]

Этой статьёй мы открываем дискуссию «Патриотизм и литература». Автор данного материла подошёл к теме, взяв исторический ракурс и отталкиваясь от терминов «советское» – «антисоветское». Однако возможны и другие ракурсы, главное – правильно поставить давно волнующие общество насущные вопросы. Приглашаем писателей, критиков, литературоведов принять участие в дискуссии.

Бог живёт в роддоме

Бог живёт в роддоме

Литература / Поэзия

Рыбас-Тараканова Екатерина

Теги: современная поэзия

Дети растут, обгоняя друг друга,

То целуя, а то и браня.

Чья же, Господи, в том заслуга –

Твоя или моя?

Как ничтожная сила может

Сравниться с силой огня Небес?

Я лежу на больничном ложе,

А рядом дышит в затылок бес.

Сердце стучит, и в глазах потемнело.

Хочу сбежать, но уже идут.

Глупая, ишь чего захотела,

Авось они никого не убьют.

Люди в халатах и балахонах

Вносят с собой рабочий кураж.

А я про себя голосом сонным

Читаю сбивчиво «Отче Наш».

Вдруг за окном – июльское небо,

Смех бегущих из школ детей.

И муки мои стали нелепы.

Сколько нас мучилось, матерей?

Не повторить волшебного мига.

Не повернуть колесо судьбы.

И в ожидании первого крика

Чувствую сердцем, что рядом Ты.

...Дети бегут навстречу из школы.

«Мама, пойдём сегодня в кино?»

Слышу своё волшебное Слово,

Как в роддоме давным-давно.

И обнимая их острые плечи,

Оберегая свои мечты,

В глазах детей я вижу Вечность,

Которой одарил меня Ты.

Так не проси струны у псалмопевца

Так не проси струны у псалмопевца

Литература / Поэзия

Брель Сергей

Теги: современная поэзия

* * *

Сызрань. Вечер. Иглы света

падают на полотно.

В чёрно-белом сне планета

опускается на дно

горизонтов, сопок, сосен…

Шар заката не остыл,

и состав идёт в гипнозе

средоточием пустынь.

Сигаретный дым и дымка,

растворяющийся мрак.

У вагона призрак рынка:

запах пива, рыбий зрак.

Крик. Гудок. Движенья промах.

Ненадолго замер мир.

Пассажиру в тех изломах

и осколок дома мил!

Разбрестись от остановки

кто куда. На волю! В долг

взять у жизни жест неловкий,

как недуг и как итог.

Раз решиться на измену

век ревнивому уму.

Сызрань. Света перемена.

Поезд, канувший во тьму…

* * *

Марии Рябенко

Восемь часов до Камчатки,

тихий ночной перелёт.

Хлыстик, перо и перчатки –

всё попадёт в переплёт.

Пальцы, что стёрты до крови

о безразличье струны.

Муза, в полях Подмосковья

мы выбирать не вольны

устричный дух удовольствий,

горя таёжный абсент.

Восемь часов – это просто:

мама, подруга, сосед

встретят, а сопки нашепчут

вальс для скиталиц шальных.

Жаль, возвращения жемчуг

снова морям тишины

время раздарит. Сквозь сотни

недоцелованных вёрст

восемь часов беззаботных

слёз… до взыскательных звёзд

ради рождения речи,

скомканной в румбе сует.

Восемь часов быстротечных –

плата за мир и за свет.

Валуево

Сергею Арутюнову

Здесь в экипажи когда-то садились,

свору спускали на вепря и волка,

но санаторий – на месте идиллий:

полдник, сончас, процедуры, карболка.

Ряска пруды затянула, но сосны

те же. И что им до смены формаций?

А по ночам открывается космос,

и за упавшей звездой не угнаться.

Речь чуть течёт, и река еле дышит,

власть у жары, только тело – не терем!

Выпусти душу на волю, чуть выше,

чтобы оправиться от канители.

В гроте вина накати молодого

и до зари отправляйся рыбачить,

будет твоим композитором Дога,

а Монтеверди с тобой не заплачет.

Мы получили в наследство всем скопом

грозы, осоку, стрекоз, но не в банке

счёт и вояж по Европам галопом.

Счастье Валуево – глухо, как в танке;

пусть лебединые крылья усадьбы

тонут в сверкающей пене черёмух!

То ли помилуют, то ли посадят,

выстрелят в грудь или сделают промах

наши князья? Командиры всё те же,

мы и на отдыхе – псы крепостные.

Сладко, что небо над рощей безбрежно,

пусть дураками у знати прослыли.

Облако долго планирует к лесу.

Мусину-Пушкину снится Непрядва.

Мы репетируем старую пьесу

в наших лохмотьях бессменно парадных.

* * *

Приученный к вопросам почемучек

твой взрослый мир ослепнет, словно степь,

и станет первозданным и летучим,

чтоб на поминки опыта успеть.

То устрицей уснёт под скрип отлива,

то растворится сахарным песком, –

такой огромный, смуглый и счастливый,

к порогу прислонившийся виском

мой круглый мир, несущий ахинею

про трёх китов и хрупких черепах, –

пускай твой смысл всё слаще и темнее,

мне ночь дана, чтоб пересилить страх.

Мне жизнь прожить, а не слоняться в поле

и вечно славить новых кумовьёв,

и если ты, о мир, прекрасно болен,

тебе гнездо жар-птица не совьёт.

Так не проси струны у псалмопевца,

не торопись сулить загробный мрак –

ты можешь задушить и вырвать сердце,

но оробеть пред тем, кто мал и наг.

* * *

Невероятные явленья

над головой моей парят,

а рядом чуткие растенья

и паутины звукоряд.

Луну обхаживают звёзды,

пропалывая черноту

всей пятернёй ширококостной,

и привкус вечности во рту,

когда вот так, в недоуменье,

осветишь дальние углы

Вселенной, и разбухнут тени

деревьев так же, как миры –

от надоедливых полётов

небесно бесполезных тел,

но не отступит ни на йоту

ум от того, чего хотел,

пусть куцей курицею квохчет

что в Таиланде, что в Торжке,

и лишь сейчас, на грани ночи

и дня готов уйти в пике.