Литературная Газета, 6522 (№ 34/2015) - [28]

– Является ли для вас работа над портретом способом познания человека: когда вы рисуете человека, открываете в нем черты, о которых и не подозревали?

– Да, живопись и, собственно, вообще искусство – это форма познания. Когда пишешь портрет, то уже в набросках пытаешься уловить главную суть человека, масштаб его личности, всматриваясь в движения души и тела, в эмоциональные оттенки того, кого пытаешься изобразить, и часто открываешь для себя целый мир. И здесь могут быть самые разные откровения. Вдруг видишь в суровом боевом генерале тонкого, нежного человека, как было когда­то при встрече с Владимиром Шамановым. В военном вдруг открываешь масштабного политика, поэта, художника.

Знаете, я уже давно согласен с тем, что нельзя судить о человеке, не зная его лично. Это также относится к городу, стране и даже вещи. Вот мне когда­то в юности Москва представлялась городом исключительно учёных в белых халатах, а Красная площадь – огромным пространством протяжённостью минимум в пять­шесть километров. Приехал – Красная площадь маленькая, а помимо врачей, учёных полно другого люда, включая и пьяниц у пивнушек. А ещё многое и от настроения зависит, от того, в какой момент, при каких обстоятельствах происходит встреча с кем­то или чем­то. Оказываешься в захолустной деревне весной в хорошую погоду – и кажется тебе, что нет на белом свете места для жизни лучше этого. Приезжаешь в Париж в непогодный слякотный день и думаешь: за что только хвалят такой неуютный город? А с человеком, которого рисуешь, пожалуй, ещё сложнее: здесь возможен целый спектр настроений, чувств, мыслей, эмоций, и за сумятицей впечатлений нужно уловить, разглядеть индивидуальную личность и передать её на холсте.

– Портреты каких известных людей дались вам с наибольшим трудом?

– Таких немного. Просто иногда бывает мало сеансов, иногда тебе дают возможность совсем мало пообщаться с позируемым, говорят: что схватите – то ваше. Вот это непростые моменты в работе. Но здесь есть и другая сторона медали: когда задача усложняется, интереснее писать, быстрее концентрируешься, работая. Ну а если тебе позируют сколько нужно, портрет получается беспроигрышным.

И кстати, сложности иногда дарят весьма интересные ситуации. Однажды мне не понравилось, как получается портрет одного заказчика, и я в новом варианте вместо лица нарисовал собаку. Заказчики пришли, увидели «собаку», говорят: молодец, очень оригинально, берём! Я им говорю: настоящий портрет в другой комнате находится. Они же в результате оба портрета забрали – оказалось, что у заказчика такая же собака, и она очень похожа на своего хозяина. Вот такие истории подбрасывает иногда непростая работа.

– Надо же, как можно иногда что­то угадать так точно!

– Да, разные случаются ситуации. Помню, общались мы с Черномырдиным в клубе «Монолит» на Большой Грузинской. После двух часов беседы говорю ему: Виктор Степанович, у вас, наверное, резус крови, как и у меня, отрицательный, мне очень легко с вами. Отвечает: мне тоже легко, а то бы давно уехал, я человек не гордый, но резус у меня – положительный. Через час опять говорю: нет, скорее всего, резус у вас все­таки отрицательный. Он: вот… дотошный какой! Велел помощнику набрать своего врача и уверенно так спрашивает того: у меня ведь положительный резус крови? И слышит в ответ: ну что вы, Виктор Степанович, у вас вторая отрицательная группа крови. «Ну, Степаныч, – говорит он мне, – наливай…» Так что мы ещё и Степановичами оказались…

– Лицо известного человека даёт больше материала для творческого воплощения или на портрете, как в бане, все равны?

– Скорее второе. На портрете ты должен отстраниться от денег, власти, статуса. Для художника, как для врача, в момент работы нет, скажем, национальности пациента, он твой пациент, неважно, кто он – немец или русский. Когда пишешь, ты не думаешь, что перед тобой, скажем, президент какой­либо страны, ты думаешь просто о личности, с которой общаешься и которая тебе должна довериться. Здесь есть ещё один важный момент: приступая к работе, всегда нужно думать только о работе и ни о чем другом – будь то личные проблемы, здоровье, что­то ещё, что будет тебя отвлекать. Знаете, я обычно сажусь за работу как ремесленник, но заканчиваю всегда как художник. Уже в процессе работы приходит так называемое вдохновение, получаешь некое озарение, столь необходимое для создания художественного, духовного, а не ремесленного образа.

– И тем не менее, соприкоснувшись с целым потоком известных людей, увидели ли вы, что они действительно уникальнее прочих?

– В основном да. Наверное, чтобы привлечь к себе внимание и почитание мира, стать объектом пристального внимания миллионов людей, нужно обладать чем­то бо'льшим, что есть у других. Вот буквально несколько дней назад мы летели в Петербург с Жоресом Ивановичем Алфёровым, и он снова поразил меня своей феноменальной памятью, рассказывая истории из своего детства, называя фамилии и имена людей, которых он видел и знал более полувека назад. При этом, как большой писатель, оперируя сотнями ярких деталей. А как образно и доходчиво объяснил он мне некоторые законы физики! Мне, который в физике ничего не смыслит! Вот он, истинный объем личности, когда в великом учёном живёт ещё и великий артист и педагог с необыкновенной памятью. Можно и другие примеры привести. Вот я, скажем, анекдоты не запоминаю, но хохмы, рассказанные большими актёрами: Михалковым, Калягиным, Говорухиным, – забыть невозможно, настолько образно, талантливо и сочно они рассказаны. А какой рассказчик Виктор Мережко или тот же Сергей Гармаш! Все­таки это особенные люди, следует признать.