Литературная Газета, 6513 (№ 24/2015) - [40]

– Вы это видели собственными глазами?

– Собственными глазами не видел. Только это было известно каждому бойцу. А в окружении, как и многие мои однополчане, я попал в плен.

…Мина разорвалась совсем близко. Когда он очнулся, не сразу припомнил, где он. Слышался немецкий говор. Попытался встать на ноги и тут же без сил упал в траву. Это была контузия. А вскоре немцы погрузили его на подводу – собирали раненых в маршевую колонну военнопленных.

– В плену ты не человек. Тебя могут убить в любую минуту. Чуть споткнулся в дороге, особо когда идёшь с краю колонны, или, хуже того, если упал, конвой сразу стреляет. Никому ты не нужен, идёшь и не знаешь, что будет с тобой через мгновение. Только и слышно: «Шнель! Шнель!» А слева и справа скалятся конвойные собаки. Колонну, в которой я оказался, привели в Шепетовку, там у немцев был лесопильный завод. В тамошнем лагере, вплоть до побега, меня и держали. Правда, в лагере, должен отметить, было уже не так строго, как в походной колонне. Но ухо всё равно держи востро. Когда нам первый раз раздавали горячую баланду – только у нас ведь ни ложки, ни миски, – я снял с головы пилотку и подставил её под черпак, как кастрюльку, несу, стараясь не расплескать, выбираю место, чтобы приземлиться, а навстречу такой же пленный и такой же голодный, как и я, но у него в руках жестяная банка. Я и подумать ни о чём не успел, а эта сволочь хвать меня за рукав – и одним махом банкой своей нырнул в мою пилотку. Такого нахальства я не ожидал, а тот гад даже не взглянул на меня, тут же, в три глотка, выхлебал мою порцию, да ещё по-наг­лому стоит и лыбится…

– Свой своего обокрал!

– Так получается. Но и я был не прост... Вообще-то меня нередко спасала физическая закалка. Я в ФЗО когда учился, занимался спортом, у меня был даже разряд по боксу. А ещё в первые дни лагерной жизни меня выручал табак. Табак у пленных ценился превыше всего. Нам на военных курсах по переподготовке до окружения выдавали папиросы марки «Казбек». Я был некурящий и чаще всего кому-нибудь их отдавал, а иногда складывал в нагрудный карман гимнастёрки. Папиросы там мялись, табак высыпался, и карман превратился как бы в небольшой кисет. И в лагере меня это выручало. Щепоть табака можно было выменять даже на порцию хлеба.

– А как удалось бежать из лагеря?

– Бежать несложно. Сложнее оформить какую-нибудь справку типа того, что ты проверенный человек. Но меня научили, как из сырой картофелины вырезать круглую печать, к тому же со школьной скамьи я неплохо умел рисовать, и в итоге сам себе «выдал» нужный документ. Качество печати было что надо, даже полицаи не смогли ничего заподозрить, и я достаточно свободно устроился пастухом в одном из украинских сёл. Правда, сказалось лагерное истощение, и какая-то хворь скрутила так, что целый месяц, теряя сознание, провалялся на соломе в сарае рядом с телятами и коровами. Мой напарник, с которым мы ушли в побег, не мог поверить, что я очухаюсь, и был готов закопать меня где-нибудь под тополями. Однако Бог милостив…

– Тем не менее, когда пришла Красная Армия, на допросах в СМЕРШе вам пришлось держать ответ, почему да как оказались в плену и что там делали. Тут на поддельных справках далеко не уехать.

– Я сразу понял: с серьёзными людьми и самому нужно быть серьёзным. Если не хочешь угодить под расстрел – не финти, ничего не выдумывай в своё оправдание, всё равно выведут на чистую воду – говори только правду, и тогда, может быть, спасёшься. Кто-то сразу после проверки был опять зачислен в боевые воинские подразделения, а кого-то без лишних слов приговаривали к расстрелу. Со мной особисты по неизвесным причинам долго не могли определиться, допрашивали и допрашивали, а я терялся в догадках и готовился уже к самому худшему.

– И какой же выпал вам жребий?

– Меня поставили командиром штрафной роты!

Штрафбат киношный и реальный

– Как-то к вечеру, – рассказывает Пётр Федосеевич, – мы получили приказ: утром в атаке выбить немцев из передней линии их обороны. Выдали нам оружие, сухой паёк. Я провёл перекличку. В строю насчиталось 250 человек. Среди них был один капитан и несколько лейтенантов, однако командиром поставили именно меня, не знаю, за какие заслуги. И вдруг неизвестно откуда, как привидение, появляется старая-престарая цыганка. Конечно, мы покормили её как могли. Она поела немного, присела рядом со мной и тихо-тихо, будто птичьим крылом, тронула мою руку. «Ты, красавец мой писаный, радость моя, – прошелестела она едва слышно, – говорю тебе как сыну своему, как брату родному, завтра в бою ничего не бойся, только назад не оглядывайся и держись всегда левой стороны. Сделаешь, как я говорю, смерть мимо пройдёт, и жизнь твоя будет долгой. Только ничего не бойся…» Мы в тот день, когда брали немецкие окопы, до рукопашной дошло, недосчитались многих, а я, как видишь, жив до сих пор.

– Да, такое не выдумать.

– Другой раз тоже весело было. От меня в двух метрах упал снаряд. Лежит и шипит, как змея. Душа в пятки! А он своё отшипел, и что-то в нём, видимо, не сработало, во всяком случае, взрываться он «передумал», но я, как замороженный, долго не мог оттаять.