Литературная Газета, 6513 (№ 24/2015) - [17]

Ты отослал последнее тепло.

А между тем всё жизненно и просто,

и в память входят славой на века

Тяжёлых танков каменная поступь

И острый блеск холодного штыка.

1941

Николай ДМИТРИЕВ

ПОДОЛЬСКИЕ КУРСАНТЫ. 1941 ГОД

От инея усаты,

На мёрзлый свой редут

Подольские курсанты

По улице идут.

Шинель из военторга

Куда как хороша!

От смертного восторга

Сжимается душа.

– Эй, девица в оконце,

Дай жизнь с тобой прожить!

Греть косточки на солнце,

О юности тужить.

Скользнуть одной судьбою

По линиям руки

И в детство впасть с тобою,

Как речка в родники.

Уткни меня в колени.

Роди меня назад!

Но – только на мгновенье:

Я всё-таки курсант!

Нам не под плат Пречистой,

Не под её подол –

Под небо в дымке мглистой,

Под этот снежный дол.

Уж вы с другими мерьте

Огонь златых колец,

А мы напялим Смерти

Тот свадебный венец.

Зенитные орудья

Забыли про зенит.

Загадывать не будем,

В какой душе звенит.

Сейчас по фрицам вмажем,

Метнём возмездья кол

И – юными поляжем

Под этот снежный дол.

...Кремлёвские куранты

Звонят в недобрый час.

Подольские курсанты,

Спасите сирых, нас!

Фёдор СУХОВ

* * *

Провожали меня на войну,

До дороги большой провожали.

На село я прощально взглянул,

И вдруг губы мои задрожали.

Ничего б не случилось со мной,

Если б я невзначай разрыдался, –

Я прощался с родной стороной,

Сам с собою, быть может, прощался.

А какая стояла пора!

Лето в полном цвету медовело.

Собирались косить клевера,

Рожь от жаркого солнышка млела.

Поспевала высокая рожь,

Наливалась густая пшеница,

И овёс, что так быстро подрос,

Прямо в ноги спешил поклониться.

Заиграла, запела гармонь,

Всё сказала своими ладами,

И платок с голубою каймой

Мне уже на прощанье подарен.

В отдалении гром громыхнул,

Весь закат был в зловещем пожаре…

Провожали меня на войну,

До дороги большой провожали…

Эдуард АСАДОВ

ГРОХОЧЕТ ТРИНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ

Грохочет тринадцатый день войны.

Ни ночью, ни днём передышки нету.

Вздымаются взрывы, слепят ракеты,

И нет ни секунды для тишины.

Как бьются ребята – представить страшно!

Кидаясь в двадцатый, тридцатый бой

За каждую хату, тропинку, пашню,

За каждый бугор, что до боли свой...

И нету ни фронта уже, ни тыла,

Стволов раскалённых не остудить!

Окопы – могилы... и вновь могилы...

Измучились вдрызг, на исходе силы,

И всё-таки мужества не сломить.

О битвах мы пели не раз заранее,

Звучали слова и в самом Кремле

О том, что коль завтра война нагрянет,

То вся наша мощь монолитом встанет

И грозно пойдёт по чужой земле.

А как же действительно всё случится?

Об этом – никто и нигде. Молчок!

Но хлопцы в том могут ли усомниться?

Они могут только бесстрашно биться,

Сражаясь за каждый родной клочок!

А вера звенит и в душе, и в теле,

Что главные силы уже идут!

И завтра, ну, может, через неделю

Всю сволочь фашистскую разметут.

Грохочет тринадцатый день война

И, лязгая, рвётся всё дальше, дальше...

И тем она больше всего страшна,

Что прёт не чужой землёй, а нашей.

Не счесть ни смертей, ни числа атак,

Усталость пудами сковала ноги...

И, кажется, сделай ещё хоть шаг,

И замертво свалишься у дороги...

Комвзвода пилоткою вытер лоб:

– Дели сухари! Не дрейфить, люди!

Неделя, не больше, ещё пройдёт,

И главная сила сюда прибудет.

На лес, будто сажа, свалилась мгла...

Ну где же победа и час расплаты?!

У каждого кустика и ствола

Уснули измученные солдаты...

Эх, знать бы бесстрашным бойцам страны,

Смертельно усталым солдатам взвода,

Что ждать ни подмоги, ни тишины

Не нужно. И что до конца войны

Не дни, а четыре огромных года.

Сергей НАРОВЧАТОВ

В ТЕ ГОДЫ

Я проходил, скрипя зубами, мимо

Сожжённых сёл, казнённых городов,

По горестной, по русской, по родимой,

Завещанной от дедов и отцов.

Запоминал над деревнями пламя,

И ветер, разносивший жаркий прах,

И девушек, библейскими гвоздями

Распятых на райкомовских дверях.

И вороньё кружилось без боязни,

И коршун рвал добычу на глазах,

И метил все бесчинства и все казни

Паучий извивающийся знак.

В своей печали древним песням равный,

Я сёла, словно летопись, листал

И в каждой бабе видел Ярославну,

Во всех ручьях Непрядву узнавал.

Крови своей, своим святыням верный,

Слова старинные я повторял, скорбя:

– Россия, мати! Свете мой безмерный,

Которой местью мстить мне за тебя?

1941

Виктор КОЧЕТКОВ

ИЮЛЬ 41-ГО ГОДА

Нет, вовсе не из уст всеведа мудреца,

Она из уст солдата – та истина звучала:

«Чтоб знать, кто победит, не надо ждать конца,

Умеющий судить поймёт и по началу».

Пылающий июль. Тридцатый день войны.

Всё глубже, всё наглей фашист вбивает клинья.

В руинах хуторок на берегу Десны.

Просторные дворы, пропахшие полынью.

Разрывы редких мин. Ружейная пальба.

Надсадный плач детей. Тоскливый рёв скотины.

На сотни вёрст горят созревшие хлеба –

Ни горше, ни страшней не видел я картины.

Не утихает бой за лесом в стороне,

Густеет чёрный дым над поймою приречной.

И мечется фашист в бушующем огне,

На факел стал похож мешок его заплечный.

Закрыта жаркой мглой последняя изба,

И солнце в этой мгле едва-едва мигает.

На сотни вёрст горят созревшие хлеба –

Последний страх в себе Россия выжигает.

И плавятся в ночи как свечи тополя,

И слышен орлий крик над потрясённой далью,