Литературная Газета, 6504 (№ 14/2015) - [23]

От комедии до трагедии

А.Е. Бейдман. Портрет П.А. Федотова. 1852 г.

В Инженерном корпусе Третьяковской галереи развёрнута крупнейшая выставка сезона - "Павел Федотов. Театр жизни", приуроченная к 200-летию со дня рождения одного из любимейших художников России. 

Около 40 живописных и 130 графических произведений из собраний ГТГ, а также Русского, Исторического, Ивановского областного художественного музеев составили богатейшую экспозицию.

За свою короткую жизнь – роковые 37 лет – Федотов как будто боялся всего не успеть: «Как часто слышишь – я провёл время. Нет, господа, его не проведёшь, оно скорей нас проведёт», – слова из его записной книжки. От беспрестанного труда художник и надорвался, слишком приблизившись к жизни. Он увидел её изнанку, нутро, неприбранную неприглядность, и жалости на всех не хватило. Его последней незавершённой картиной стало кольцо бесконечности «Анкор, ещё анкор!» (1851–1852), где на маленьком пространстве (34,3х46,4) в пустых усилиях бьётся время жизни. Эту горькую метафору автор так же, как и большую часть своих произведений, облёк в форму «жанровой картинки», на сей раз лишённой привычной для творчества Федотова иронии. С художественной точки зрения незавершённость играет существенную роль, усиливая смысловой акцент: эскизная «размазанность» придаёт закостенелым будням экспрессию борьбы – пёс в своей стремительности вышел дымным, как на полотнах Уильяма Тёрнера паровозный пар. И хочется дополнить классика: что наша жизнь? – Игра и дым[?]

Павел Андреевич Федотов (1815–1852) современниками назывался «русским Хогартом» и «Гоголем в красках». В начале своего пути в искусство Федотов признался: «Если царь спросит, чего я хочу? – Успокоить старость бедного отца, пристроить сестру и помочь затмить знаменитого Гогарта». А в конце жизни разочарованный художник говорил друзьям: «Наша известность требует, чтобы о ней чаще толковали: знаете сравнение «слава – дым». Надо чаще подпускать этого дыма; не то он разойдётся по воздуху»… В прошлом году в ГМИИ прошла графическая выставка британца Уильяма Хогарта (1697–1764) – («ЛГ» писала о ней: № 29 за 2014 год) – хлёстко, с едким сарказмом, нескрываемой злостью и чувством превосходства критикующего пороки лондонского общества, представители которого на редкость антипатичны. В работах Федотова подобного человеконенавистничества просто нет. Эта принципиальная разница между художниками не позволяет проводить открытого сравнения. Весной 1848-го Федотов представил в Академии художеств первые живописные работы, и Брюллов по поводу склонности начинающего художника к разоблачительной тенденции Хогарта веско заметил, что у того «карикатура, а у вас… натура».

Это жизнь, не являющаяся идеалом, но стремящаяся им казаться – для тех персонажей, кто здесь играет эпизодические роли. Русский живописец сопереживает людям, осуждает не их, фатально зависимых, но старающихся «держать лицо», а «положение вещей», «сложившуюся ситуацию», «стечение обстоятельств». И каждый раз эти предлагаемые жизнью обстоятельства неудобны, стеснительны, жестоки. Достопочтенная публика знает о них не понаслышке, и до сих пор многим зрителям непонятно, как в подобных случаях себя вести, чтобы не показаться кому-то смешным. Аристотель, поставивший трагедию выше комедии, не учитывал катарсиса пристыженного зрителя, который видит на сцене историю про себя, сидя в центре смеющихся «над ним» сограждан. Он вдруг смутится, зардеют его щёки, и, чтобы не выдать себя, он громко и неловко рассмеётся над этой пустячной забавой. Только мы с вами видим и поэтому знаем, какова эта жизнь на самом деле – в ней много грусти от несбывшихся надежд, совсем нет счастья, но есть тщетная попытка его имитации…

Что касается Гоголя, то Федотов относился к нему прохладно, восторгаясь произведениями страдающего романтика Лермонтова. Гоголь был старше Федотова на шесть лет, а умерли они в один год, с разницей в девять месяцев. С юности писатель пробовал себя в живописи и графике, а в Петербурге ходил на вечерние занятия в Императорскую академию художеств, бывал в кругу Карла Брюллова, у которого брал уроки Федотов, состоявший до 1844 года на службе в привилегированном лейб-гвардии Финляндском полку (казармы располагались недалеко от академии). Они оба в своём творчестве выявляли конфликт морали и эстетики, совмещая литературность с изобразительностью: если у Гоголя слово поэтически-живописно, то работы Федотова не просто иллюстративны, в них присутствует драматургическое развитие сюжета, театральность как внешних эффектов, так и внутреннего состояния. Его «картинки из жизни» можно рассматривать поступательно, как эпизоды общего действия. В едином пространстве одна за другой разворачивается несколько мизансцен, участники которых, каждый имея свой интерес, как будто оторваны от общего повествования. Но связь между ними всё же существует, просто потому, что это звенья одной цепи, фрагменты одного мира: убери любого – и вид окажется неполным. Своим искусством нравственных уроков Федотов пытался изменить этот несовершенный мир, хотел сначала сам понять людей, чтобы потом помочь в этом другим. Известно, что человек боится того, чего не понимает, смеётся над тем, что не касается лично его. И Федотов работает с аудиторией как хороший психолог – объясняет непонятное, обнаруживая причастность и похожесть: