Литературная Газета, 6495 (№ 05/2015) - [19]

Вот это самое наслаждение от современной прозы испытываешь очень редко. Создаётся ощущение, что произошла какая-то гигантская подмена – словно разворачиваешь красивый яркий фантик, а там – ничего, гулкая и страшная пустота. У Былинского же всегда есть наполнение, содержание, идея. И ещё – из-под его пера всё выходит очень живое, даже с запасом жизни на потом, на долгое послевкусие после прочтения.

Как читатель я хочу не только наслаждаться стилем автора, но и испытывать эмоции. И такая возможность мне представляется. В рассказе «Рождение» восьмилетняя девочка проводит свой день рождения с пьяным, тоскующим по недавно умершей жене отцом, и взрослеет на несколько лет сразу:

«– Папа…

– Да.

Он остановился, но не обернулся. Свесив растрёпанные, немытые седоватые волосы, Павел хмуро смотрел вниз и куда-то в сторону.

– Я не возражаю, – сказала Соня.

– Против чего?

– Чтобы к тебе приходили женщины.

– Почему?

– Я понимаю. Я же не маленькая. Тебе нельзя без этого.

– Можно.

– Ты только не приводи, пожалуйста, их очень часто. Или сам езди к ним, я же не маленькая. Могу уже сама оставаться дома. Я и ночевать сама могу, ты не думай…

– Соня…

– И только, пожалуйста, не женись очень быстро. Дай мне немного вырасти».

В рассказе «Его жена» героиня, когда её оставляет муж, сходит с ума. Но почему-то больше жалко не её, а мужа, которому в результате она сломала жизнь. Герою «Живой воды» снится, что он спасает умирающего отца, давая ему попить живой воды, вдруг превратившей отца в маленького мальчика, и теперь герой стал значительно старше своего отца…

В прозе Былинского очень важна метафора, точнее сказать – мистическая атмосферная метафора, работающая и как изобразительное средство, и как средство для сдвига в восприятии, смены угла зрения. Иногда иное, искажённое мироощущение даётся через сновидение, а чаще – через элемент духовного, экзистенциального взросления с обязательным поиском ответов на главные вопросы о смысле жизни, о страдании, о совести. Экзистенциальное взросление – то, что Олег Павлов в предисловии назвал «скитанием, магическим путешествием по миру», – гораздо сложнее передать с художественной точки зрения. Но Былинскому это удаётся. Как, например, в одном из лучших рассказов в книге, с мощной концентрацией психологизма – «В дороге». Герой, поссорившись с любимой женщиной, отправляется на поезде в Крым... Но всё это путешествие проходит, по сути, внутри героя, попытка разобраться в собственном внутреннем мире, в своей дороге, во внезапно оборвавшихся отношениях с дорогим человеком, с которым, возможно, была бы прожита целая счастливая жизнь. У Валерия Былинского всегда так: счастье вроде бы где-то рядом, совсем близко, но что нужно сделать, чтобы прикоснуться к нему, непонятно, – и это создаёт мучительное напряжение всей его прозы. Напряжение и тайну. То, что было у Бунина. То, что было у Чехова. То, что вообще должно быть в настоящей литературе.

Потеря и обретение – вот два тематических полюса, на которых выстроена книга. Причём это происходит почти одновременно и мгновенно сменяет друг друга, превращается одно в другое. То, что было обретением, вдруг оказывается потерей. То, что, казалось, навсегда утеряно, вспыхивает новым обретением. Героям Былинского не стыдно признаться в том, что да, они идут во тьме, они почти ничего не понимают в окружающем их мире, но они истово ищут смысл своего пути.

«Риф» – одна из тех книг, которые можно взять с собой в отпуск – она не будет лишним грузом, а будет хорошим собеседником и попутчиком, лечащим не от скуки, а от безразличия и душевной чёрствости.

Анастасия ЕРМАКОВА

Теги: Валерий Былинский , Риф

История мальчика и его птички

Донна Тартт. Щегол: Роман / Перевод с английского А. Завозовой. - М.: Издательство АСТ, 2015. – 832 с. – 4000 экз.

Донна Тартт считается одним из лучших современных американских писателей (именно так – без гендерных уточнений, писателем). Она прославилась своим первым же романом – "Тайная история", который вышел в 1992 году и был переведён на множество языков. Это напряжённый психологический детектив из жизни американского колледжа и его студентов, изучающих античную культуру. Вообще знание классического искусства – важная составляющая немногочисленных произведений Донны Тартт, филолога-классика по образованию. Очевидно и воздействие на её темы, манеру и стиль английского романа прежде всего Диккенса и русских авторов – Достоевского (в «Тайной истории» звучат мотивы «Преступления и наказания) и Набокова.

Роман «Щегол», появления которого знатоки и поклонники пера Донны Тартт долго ждали, – это толстенный 800-страничный том, к тому же изданный в твёрдом переплёте, поистине «большая книга», которую нужно читать, отрешившись от клипового восприятия, неторопливо и сосредоточенно. Впрочем, читается этот увесистый фолиант неожиданно легко, иногда читательское сердце начинает сильно биться, а рука так и тянется перелистнуть страницы, чтобы узнать, что же дальше случилось с героем.

Жанрово новый роман Донны Тартт продолжает старую добрую традицию романа-воспитания и романа-приключения, идущую от «Тома Джонса, найдёныша», «Оливера Твиста» и «Дэвида Копперфильда». Безусловно, добротное продолжение классической традиции англосаксонского романа испытало сильное воздействие Достоевского (тема, сюжет) и Набокова (сюжет, стиль). Детское потрясение, последствия этой «психотравмы» (как сказали бы современные люди, помешанные на психологии), печаль, смертельная, неразделённая любовь, невроз, покаяние, которое кажется ненужным и в то же время почти невозможным. Тонкое «плетение словес», но без навязчивости и чрезмерности многих современных текстов[?] И если классический роман в духе Диккенса занят борьбой героя прежде всего с обстоятельствами, то современный – в большей степени его борьбой с самим собой. Хотя и с обстоятельствами тоже – здесь эти обстоятельства носят оттенок «искусствоведческого детектива»: предыстория – взрыв в Нью-Йоркском музее, история – взаимоотношений героя с маленьким шедевром голландского художника К. Фабрициуса – картиной, на которой изображён щегол, прикованный цепочкой (если хотите – метафора характера и судьбы главного героя, американского юноши по имени Теодор Декер). Впрочем, как и в классическом «Дэвиде Копперфильде», в жизни утончённого и депрессивного главного героя хватило лиха: роман начинается с гибели его матери, прелестной женщины и тонкого ценителя искусства, и продолжается историей его жизни в разных семьях... Не будем спорить и пересказывать сюжет – пусть читатель сам проберётся сквозь почти лишённые длиннот описания и ритмичные диалоги к неожиданному, как у Набокова, финалу.