Литературная Газета, 6492 (№ 51-52/2014) - [17]

На этом, пожалуй, покончим с иронией и перейдём непосредственно к очередной части "Литературной матрицы", то есть «Учебника, написанного писателями», которую представило вниманию публики издательство «Лимбус Пресс». Это представитель жанра «одомашнивания» – яркий, но далеко не худший. Тем не менее первые две главы «Литматрицы» – из лучших в книге именно по той причине, что их авторы не предпринимали попыток пройтись под ручку с Иваном Грозным и неведомым создателем «Слова о полку Игореве». А потому – немного личного отношения, но больше фактов. Евгений Водолазкин подкрепляет текстоведческими рассуждениями подлинность «Слова»; Владимир Шаров анализирует логику переписки Грозного с Курбским, по временам всматриваясь в смятенную душу царя любопытным взглядом исследователя, но всё без фамильярности и излишних отступлений от истории.

Думается, многие из авторов «Литматрицы» хотя и читали (или почитывали) книги, но почти ничего не знали о «своих» писателях, пока не взялись сочинять главу для «Учебника». Это ученичество не слишком впечатляет. Приятным контрастом выступают отдельные статьи – например, то, что написал о Василии Розанове Сергей Носов. Он как-то сумел избежать и пересказа биографии, и вольных рассуждений на тему «почему я люблю писателя N», и даже выводов о правильном и неправильном Розанове. И хотя его текст – несомненная попытка одомашнивания (Носов представляет Розанова «первым блогером»), но попытка, одёргивающая сама себя. Всё-таки – хоть и похож, но намного больше, глубже, вдумчивее, чем блогер; «социальные сети – профанация Розанова». Предназначая свою статью тем, кто с мировоззрением Розанова не знаком, Носов, кажется, не берёт на себя слишком много: для него важны две задачи – привлечь внимание и не упростить. Иными словами, привлечь к сложному. Достойная задача, и она выполнена.

Но есть, увы, и тексты расхолаживающие. Не запоминается мимолётная статья Андрея Битова о Ломоносове – написано гладко[?] но о чём? Вроде бы точно, мелькала мысль во время чтения, но закрыта книга – закрыт и Ломоносов. А ведь Михаил Васильевич, право, заслужил некоторое почтительное к себе внимание и попытку распознания; если «Розанов – глыба», то и Ломоносов – никак не мелкий камушек. А вот прокатил его Битов – и не заметили.

И как странно, как обескураживающе выглядит в «Учебнике, написанном писателями» такая, например, фраза: «вместе с ними тусил будущий лидер славянофилов Константин Аксаков (ну очень серьёзный мужчина!)». А как вам понравится «не дворянское, типа, дело о параше писать»? Это пишет Владимир Шпаков о несчастливо попавшемся ему под руку Сухово-Кобылине. Я, впрочем, – моя вина – и писателя-то такого Владимира Шпакова не знаю. И ладно бы, что я не узнаю его одного, но, встретив такое высокохудожественное оформление, я могу утратить желание узнать нечто большее и о Сухово-Кобылине. Я могу утратить доверие к автору, ибо ему, кажется, неведом секрет: учебник называется учебником не потому, что писан на языке школяров.

А тем более если непосредственно перед этим ты прочитал большую статью Максима Кантора о Чаадаеве.

Максим Кантор… У него всё в порядке со стилем. Стиль есть у него. И, что ещё более замечательно, поначалу есть и мысль. Он тоже возьмётся одомашнивать Чаадаева, но этот болезненный и сложный процесс не идёт в сравнение ни с увлекательным символизмом а-ля «Карамзин – хоббит, потому что путешествовал Туда и Обратно» (Вадим Левенталь), ни с восторженно-обидчивыми подростковыми сентенциями об Александре Грине (Макс Фрай). У Кантора всё серьёзно. Ему главное – мысль разрешить. А что мысль эта его, а не чаадаевская – так то, может, и не важно?

Читатель может и не заметить, в какой именно момент из строгого, вполне даже благообразного Чаадаева начнут выскакивать задорные петухи чужих мыслей. Кто он, наш Чаадаев? Быть может, второй Атос, который, в отличие от прочих мушкетёров, «в друзьях у Вакха и Венеры не состоял»? Позвольте, но ведь от Вакха Атос отошёл далеко не сразу, да к тому же у него, именно что в отличие, есть незаконнорождённый сын… Ну да, есть. И даже появится у Кантора на соседних страницах (с Раулем он сравнит Пушкина). Но какая разница? То, что мешает построениям Кантора, не будет учтено в схеме, и даже если Пушкин скажет прямо, что посвящает стихотворение Барклаю де Толли, Кантор не поверит ему, ибо с какой же стати Пушкину было посвящать «Полководца» Барклаю, если Чаадаев – куда лучшая кандидатура?

Мастер-класс избирательного чтения мог бы давать Максим Кантор – но он же и виртуоз избирательного писания. Желаете узнать, что Россия – страна нехристианская? Он расскажет вам это. С другой стороны, вы увидите, что способ бытия России (через утраты и отступления) самый что ни на есть христианский. Тем не менее: «опыт русских бесплодных пустырей», «Россия – трансформатор, транзитный пункт, полигон»… в России не было истории потому, что не было роли личности в истории, и все русские писатели радели именно об этом, а о «маленьком человеке» не радел почти никто, а если и радел, то объявим это «нетипичным» – и дело с концом.