Литературная Газета, 6463 (№ 20/2014) - [39]

Но если вернуться к нашей Ирине, то в её случае прокурор попался мужского пола и занял позицию, сообразную, видимо, своему пониманию роли отца в семье, – раз платит, значит участвует в судьбе сына. Мы добыли свидетельские показания, что кровный отец уже восемь лет не общался с ребёнком, но и судья лишь отводила глаза: «Вы же понимаете, раз алименты платит[?]» Не являясь на заседания суда, отец разрешился встречным иском – об оспаривании отцовства. Отцовство, конечно же, было подтверждено, но случилось для него неприятное. Сотрудники экспертного учреждения обязали прийти всех вместе, и мальчик увидел отца, с которым разговаривал последний раз в четыре года и которого полностью забыл. Встреча вышла драматичной. Отец хватал ребёнка за руки и говорил, что хочет с ним общаться, сын убегал и просил больше к нему не подходить. Следствием этого эксперимента стали визиты (только не отца, не подумайте) мальчика к психологу. Ребёнок обнаружил, что, оказывается, похож на кровного отца, перестал смотреть в зеркало и потребовал убрать все свои фотографии.

Скажу, что дело это завершилось в конце концов миром. Кровный отец нашёл время и оформил согласие на усыновление. Правда, под условие, что бывшая супруга заберёт из бухгалтерии исполнительный лист, а то, пока то да сё, ещё три-четыре месяца пришлось бы платить алименты. Ирина так и сделала, и теперь все участники процесса надеются, что кровный отец, который очень скоро утратит все правоотношения с сыном, никогда в его жизни больше не возникнет. Да и странно было бы думать, что человек, который за первые четыре года жизни сына видел его считаные разы, а потом вообще не появлялся, вдруг изменится.

А вот у меня осталось сожаление (такой вот профессиональный неудовлетворённый интерес), что суд не вынес решения о лишении отца родительских прав. Ведь если обратиться к закону, то основанием для этого является в первую очередь уклонение от выполнения родительских обязанностей, и несправедливо по отношению к детям сводить их даже не к содержанию, а к уплате алиментов, которых на содержание ребёнка чаще всего не хватает (если бывший муж не олигарх, конечно).

Верховный суд как-то указал, что воспитание детей – конституционная обязанность и моральный долг родителя. Так почему же на практике это сводят к одному лишь факту принудительной уплаты алиментов? Моя подруга, жена военного, расторгла брак и взыскала по суду алименты, так как добровольно бывший супруг платить их не собирался. Вышла вновь замуж, и опять за военного, и опять вместе с ним и двумя детьми от первого брака – по гарнизонам. И вдруг (о, счастье!) мужу обещают квартиру. Но... Без учёта детей. Их вроде как и нет. Они же не усыновлённые. Получается, что семья военнослужащего с несовершеннолетними детьми это как бы не семья. Супруги и рады бы разрешить эту ситуацию, да вот беда: лишить прав кровного отца, который ограничил своё участие в жизни детей исключительно переводами через бухгалтерию, – невозможно.

Есть ещё одна проблема – дети в детских домах. Те, которых туда поместили родители вследствие тяжёлой жизненной ситуации или по причине тяжёлой болезни ребёнка. Почему-то не только обыватели, но и юристы (и судьи в том числе) считают, что раз ребёнок болен, родители могут сдать его в детский дом и при этом не потерять родительских прав. А ведь и для таких детей может найтись (и часто находится) приёмная семья.

Крайняя мера

Любой специалист по семейному праву скажет: главное в законе – интересы ребёнка. Но это на бумаге, на деле защищены как раз его нерадивые родители, в основном отцы, которые фактически глумятся над своими детьми, обосновывая это отношением к бывшим жёнам. Как только возникает хоть небольшая необходимость (например, дать разрешение на выезд за границу, на экскурсию, на выезд с классом), тут же появляется тень строгого и неприступного отца, в остальное время и не пытающегося создать хотя бы видимость присутствия в жизни детей.

При столкновении родительско-детских интересов кто-то должен иметь преимущество, иначе невозможно решение споров в принципе. Это наглядно демонстрирует тот же институт лишения родительских прав. Если ребёнок не кормлен и ползает в грязи или, того хуже, подвергается насилию, вопрос решается быстро. Но что происходит, когда речь идёт об удовлетворении более глубоких потребностей – в любви, уважении, признании? Получается, что если родитель не кормит ребёнка – то лишения прав заслуживает, а вот если всего лишь не видит его, не интересуется им, пренебрегает, то это как бы и не столь важно.

Сохранение прав за родителями бессмысленно, если они своё право не реализуют. Отчимы и мачехи не могут усыновить пасынков, сотни социальных сирот маются по больницам и детским учреждениям, а мать появляется раз в полгода, и это считается достаточным?

Верховный суд неоднократно указывал, что лишение прав – крайняя мера семейно-правовой ответственности и применять её можно лишь при виновном поведении. Но если родитель не находится в коме, не страдает душевным заболеванием и знает о существовании своего ребёнка, то неучастие в его жизни и воспитании может быть только виновным. Нельзя быть немножечко родителем, родителем раз в полгода, родителем по уплате алиментов.