Литературная Газета, 6450 (№ 07/2014) - [13]

Это, разумеется, глупость. Самый мощный художник русской литературы был одновременно и самым неуёмным её учителем. (До того доходило, что Евангелие переписывал). К тому же обратите внимание: Акунина, Улицкой, Быкова, Жванецкого, Шендеровича запрет на нравоучительство и «гражданское звучание» не касается. Ведь они-то в правильную сторону учат. Касается запрет только тех, кто учит в неправильную. Ну, патриотизм всякий там, поповство всякое… Рабская психология.

Но это крайности. Акунин с Шендеровичем, конечно, большие художники, но всё же несколько специальные, жанровые. А вот если говорить о Чистом Искусстве, откуда происходит его безыдейная чистота? По-моему, лучше всех это объяснил Козлик, друг Незнайки. Речь шла о смысле абстрактной живописи: «Ты на это пятно смотришь и ничего понять не можешь, просто мерзость какая-то! А богачи смотрят, да ещё и похваливают. «Нам, – говорят, – и не нужно, чтоб картина была понятная. Мы вовсе не хотим, чтоб какой-то художник чему-то там нас учил. Богатый и без художника всё понимает, а бедняку и не нужно ничего понимать. На то он и бедняк, чтобы ничего не понимать и в темноте жить». Возьмите объяснение Козлика, замените «богача» на «эстета» и получите точную картину того, что у нас сегодня происходит с литературой.

«Разбираться в искусстве» – это своего рода капитал. А капитал подчиняется определённым законам. Например, здесь прибыло, там убыло. Богатства без бедности не бывает. Чем больше у тебя, тем меньше у них. Чтобы одному быть богатым, сто должны быть бедными. (Лучше 200). Вот почему наши держатели литературного капитала придерживаются железных правил:

1. Искусство понимают не все.

2. Что понимают все, то не искусство.

Скажем, когда несколько лет назад книга архимандрита Тихона «Несвятые святые» разошлась полуторамиллионным тиражом в самый разгар издательского кризиса (и, соответственно, кризиса чтения), «профессиональное сообщество» не обратило на это никакого внимания. Свободолюбивая либеральная интеллигенция, задающая тон в нашей литературе, настроена против Церкви и против её «вмешательства в жизнь людей», а потому неприятный прецедент проигнорировали, вместо того чтобы со всем вниманием изучить его и извлечь уроки.

Литература, не любящая учить, не любит и учиться, – ничего не поделаешь, категорический императив.

* * *

Так уж повелось, что эталоном эстетизма в русской прозе считается проза Набокова. Что даже странно: она не «вылизана» и достаточно проста в производстве. Рецепт её приготовления таков: когда входите в комнату, сначала обратите внимание на какой-нибудь максимально незначительный неодушевлённый предмет, потом на ботинок, потом на ногу в ботинке и только в конце – на лицо находящегося в комнате человека. Не скупитесь на метафоры и сравнения, но держите себя в руках, а то вместо Набокова у вас получится Марина Степнова.

Репутация главного эстета заслужена не столько текстами Набокова, сколько его декларациями. В статье «О хороших читателях и хороших писателях» он говорит о правильной читательской технике. Позволю себе пространную цитату, она прекрасна: «Читатель должен замечать подробности и любоваться ими. Хорош стылый свет обобщения, но лишь после того, как при солнечном свете заботливо собраны все мелочи. Начинать с готового обобщения – значит приступить к делу не с того конца, удалиться от книги, даже не начав её понимать. Что может быть скучнее и несправедливее по отношению к автору, чем, скажем, браться за «Госпожу Бовари», наперёд зная, что в этой книге обличается буржуазия. Нужно всегда помнить, что во всяком произведении искусства воссоздан новый мир, и наша главная задача – как можно подробнее узнать этот мир, впервые открывающийся нам и никак впрямую не связанный с теми мирами, что мы знали прежде».

Тут всё естественно и понятно, такой эстетизм нам нужен.

А дальше Набоков рассказывает о проведённом им эксперименте: однажды он составил список нескольких предполагаемых читательских свойств и предложил студентам выбрать из него четыре правильных, характеризующих читателя хорошего. Свойства были такие:

1. Состоять членом клуба книголюбов.

2. Отождествлять себя с героем/героиней книги.

3. Интересоваться прежде всего социально-экономическим аспектом.

4. Предпочитать книги, в которых больше действия и диалога.

5. Не приступать к чтению, не посмотрев экранизацию.

6. Быть начинающим писателем.

7. Иметь воображение.

8. Иметь хорошую память.

9. Иметь словарь.

10. Иметь некоторый художественный вкус.

Интересно, что выберете вы.

Студенты налегали на «2, 3, 4». Ну, 4 – понятно, слишком детский, 3 – дубоватый... Но и вариант «два» неправильный!.. Вот это шок вообще.

Набоков пишет: «Мы остро переживаем ситуацию, описанную в книге, поскольку она напоминает о чём-то, что довелось испытать нам или нашим знакомым. Либо опять же книга оказывается близка читателю потому, что вызывает в его памяти некий край, пейзаж, образ жизни, которые дороги ему как часть прошлого. Либо, и это худшее, что может произойти с читателем - он отождествляет себя с персонажем книги».