Литературная Газета, 6446 (№ 03/2014) - [28]

«Держа в руках дневник, невольно задумываешься, хотел ли автор делать его достоянием гласности? Имеем ли мы право на публикацию? – пишет в предисловии составитель книги И. Муравьёва. – Но скоро убеждаешься: автор хотел, чтобы дневник был прочитан. Более того, некоторые фразы, порой прямые обращения к будущему читателю, указывают на то, что и писались дневники для того, чтобы передать близким, детям, потомкам – нам – исключительный, ни с чем не сравнимый блокадный опыт».

Так послушаем эти голоса из прошлого.

Из дневника Бориса Капралова , вчерашнего школьника, бойца комсомольского противопожарного полка, несостоявшегося курсанта Военно-морского политического училища; два с половиной месяца блокадной жизни, последняя запись в общежитии для эвакуированных на ул. Салтыкова-Щедрина 1 января 1942 г.

«Впервые мы так встречали Новый год – даже не было крошки чёрного хлеба, и вместо того чтобы веселиться вокруг ёлки, – мы спали, так как нечего было есть. Хлеба не добавили, продуктов в магазинах нет, сахару, конфет и жиров ёще за третью декаду не давали. Опять я едва таскаю ноги, дыхание спирает, и жизнь уже не мила. На улице всё так же падают люди от голода. В столовой ничего, кроме жидкого плохого супа из дуранды, нет. А этот суп хуже воды, но голод не тётка, и мы тратим талоны на такую бурду. В комнате только и слышно, что о еде. Что с нами будет? Выживу ли я в этом аду?»

Борис был вывезен через Ладогу на Большую землю и умер в железнодорожном эшелоне в феврале 1942 г.

Из дневника К.В. Мосолова, преподавателя ремесленного училища № 1 при Адмиралтейском заводе.

«Тень зимы 1941– 1942 года. Утром 5 апреля шёл на работу мимо энского госпиталя, где работает наш знакомый доктор Брискин. К госпиталю подъехала машина, и четыре женщины стали загружать её умершими дистрофиками. Они были жёлтые и худые, как скелеты, и стучали костьми о дно машины.

И мне захотелось, чтобы Гитлер перед судом полежал бы в штабеле мертвецов и немного понял, сколько несчастья он принёс со своей сворой всему миру и нашему городу».

18 апреля 1943 г.«Сегодня на работе горячий денёк. Только в здание нашего цеха попало четыре снаряда. Один разорвался рядом с мальчиком-электросварщиком – от него остались только клочья ватника, кровь и больше ничего.

Один снаряд прошёл крышу, два потолка, изогнул в баранку двутавровую балку и, ударившись о пол мастерской, лёг между двумя строгальными станками – он не разорвался. Когда его трогал, он был ещё горячий».

Из дневника Израиля Назимова, в 1941–1942 гг. – заведующего райздравотделом Кировского района Ленинграда и завотделом внебольничной помощи Ленгорздравотдела.

18 января 1942 г.«С утра пошёл в баню. Темно, холодно, но есть горячая вода. Сразу почувствовал облегчение. <…> был в больнице имени Володарского. Проверял работу, давал указания – отметил много недостатков. Продуктами питания трест столовых снабжает отвратительно».

22 января 1942 г.«Когда кривая смертности начнёт падать? Сегодня в больнице Володарского вновь 500 трупов. …Трупы, трупы и трупы. Сколько их? Тысячи? Очень, очень много!

25 января 1942 г.«Сегодня с утра был в больнице Володарского. Навестил отца, мать и Абрашу. Отец плох. Мать выглядит лучше. <…> Из больницы прошёл в 245-е ясли ещё раз посмотреть состояние интернатной группы. Там меня угостили таким обедом, который сразу поднял моё настроение. Я ощутил сытость. А какое это удовольствие!»

26 января 1942 г.«…Люди озверели. В одной семье нашего района 18-летний сын убил мать, двух сестёр 28 и 16 лет, забрал продовольственные карточки и скрылся».

29 января 1942 г.«…В 132-х яслях меня накормили как на убой. Ох как это приятно! Зарядка на весь день. Вечером был в поликлинике. Основные вопросы – стационары.

Транспорта в городе почти нет. Всё доставляется на себе или на санках. Дрова для поликлиники возятся на санках».

30 января 1942 г.«Дали ток. В комнате светло, работает радио».

1 февраля 1942 г.«С утра зашёл в магазин и выкупил сахара 0,5 кило и 50 г масла (начал есть масло). После этого позавтракал. В 11 ч. утра открывал стационар для дистрофиков на 35 коек при фабрике «Красный водник». …Сколько слов благодарности было сказано всеми поступившими больными, которые этим мероприятием будут спасены от голодной смерти. Голодные как звери, они набрасывались на достаточную по калорийности пищу, подбирая все крошки хлеба, они вылизывали тарелки, ложки и с жадностью глядели на тех, кто ещё продолжал есть…»

10 февраля 1942 г.«Идя на работу, около яслей наткнулся на труп женщины. Насильственная смерть. Пробит череп. …Где чувство сострадания к ближнему?»

14 февраля.«Время 12 ч. ночи. Только что закончил разработку плана для санитарно-бытовых комиссий домохозяйств. До этого хорошо помылся и выпил горячего чая. Чувство голода начинаю забывать. Питаюсь вполне удовлетворительно.

Заходил домой. Мамы не застал. Встретил её в магазине, в очереди за 125 г мяса. Устроил для неё ежедневно 1/4 литра молока и 200 г каши. Нужно поддержать. Была у меня Груша. Дал ей справку на белый хлеб. Как она изменилась! Отекла».

16 февраля.«Эвакуация населения идёт полным ходом. В день отправляется по 5–6 эшелонов. Вот сейчас народ не удержишь! Все хотят выехать. Сколько криков, слёз, угроз по адресу ведающих эвакуацией. Но всех не удовлетворишь».