Литературная Газета, 6443 (№ 50/2013) - [21]

На презентации антологии, которая состоялась в Кишинёве, говорили о культурных мостах, которые, в отличие от политических, не может сжечь никакая власть. И что характерно, говорили по-русски, потому что большинство участников церемонии либо учились в советских университетах, либо переводили стихи из любви к русской поэзии.

Вспомнили и о том, что одна из книг известного русского литературоведа Дмитрия Благого называется "От Кантемира до наших дней", а поэту Антиоху Кантемиру стоит памятник в садике филологического факультета Петербургского государственного университета. Его творчество не оставили без внимания ни Пушкин, ни Ломоносов, ни Сумароков, а сподвижник Петра I Феофан Прокопович уважительно называл молдавского аристократа и русского дворянина Антиоха Кантемира членом «учёной дружины».

Поэтический мост, переброшенный три века назад из древней Молдовы в молодой, развивающийся Санкт-Петербург, прочен и по сей день. По нему в поисках духовного обогащения могут ходить без всяких ограничений поэты и читатели, простые люди и государственные деятели – была бы на то добрая воля.

Так, по несжигаемому мосту поэзии к румыно-молдавскому читателю пришли стихи Глеба Горбовского, Ильи Фонякова, Алексея Ахматова, Елены Жабинковской, Нины Савушкиной, Алексея Машевского, Владимира Скворцова, Натальи Гранцевой, Владимира Шемшученко, Евгения Каминского и ещё десяти поэтов, чьи имена читатель найдёт в антологии.

Румынско-молдавский поэтический отряд представлен как хорошо известными в России авторами, так и совсем молодыми, среди которых Эммануил Тома, Мирча Хория Семионеску, Николае Дабижа, Юлиан Филип, Валериу Матей, Григоре Виеру, Лео Бутнару, Калина Трифан, Виктор Стером, Юлиана Палода-Попеску[?]

Книга получилась добрая, не скучная, в чём-то парадоксальная, но и традиционная – особенно в русской её части.

Замечательные, слегка шаржированные портреты поэтов выполнены художником-графиком Александру Коман; оформление книги осуществлено Юлианом Филипом, он же перевёл стихи некоторых петербургских поэтов, знакомых ему ещё с советских времён. Большую часть румынско-молдавского корпуса антологии перевела Мирослава Метляева.

Издание антологии стало возможным благодаря поистине титаническим усилиям директора издательства Bibliotheca и президента Ассоциации писателей города Тырговиште профессора Михая Стана, который, в свою очередь, пригласил Санкт-Петербург к изданию новой совместной антологии – теперь уже современной прозы. Будем надеяться, что возможности для такого проекта у Санкт-Петербурга найдутся.

Дмитрий БУЗНИ

Его кампф

Лев Рубинштейн. Скорее всего. - М.: АСТ; CORPUS, 2013. – 576 с. – 4000 экз.

Под творения Льва Семёновича Рубинштейна в книжном магазине "Москва" выделена аж целая полка. Там всё – и стишки, и публицистика. Разные форматы, разной толщины томики рядком лежат. Другое дело, что стихи эти – сплошная халтура. Ни уму, ни сердцу. Разве только истовый сторонник и собрат автора может счесть это именно стихами, а не просто произвольным набором слов, не передающих даже атмосферных шумов. Называется всё это «московский концептуализм», постулируется как некое откровение. По мне же это разновидность литературного жульничества, вполне себе поэтический «Чара-банк» или «Хопёр-инвест». Но, как мы знаем, этот принцип отнюдь не нов, так надували народ ещё в древности. Нужно всего лишь постоянно громко зазывать. Если речь идёт о поэзии, то как-то так: «Гениальные, выдающиеся образцы интеллигентного стиха!» Или: «Неподражаемая интеллектуальная современная лира!»

Наш автор плодовит, и полочка его с книгами на зависть полна. Да и с каким соседством! Слева Пригов покоится, справа – Айзенберг. Все – в ассортименте. Лепота. В общем, приобрёл я свежую книгу Рубинштейна. Пухленькую, красивую, с фотопортретом автора на обложке. Открыл. Сразу радость – это не стихи, а хотя бы публицистика. Как выяснилось позже, радость оказалась единственной. Книга беспримерно косноязычная. Проблемы с языком начинаются раньше авторского текста, прямо с предисловия. Автор его, Пётр Вайль, покойный журналист, писал по обыкновению бойко и живо, а тут ему словно природа изменила. Месил он этот текстик, месил, а вылепить что-либо убедительное так и не смог. В общем, предисловие вышло длиннющее, тягомотное и в целом убогое. Следует отметить, что заданную сразу высокую планку филологического безобразия друг Семёныч предпочёл не обрушивать.

Книга «Скорее всего» – это сборник эссе. Или даже не эссе в чистом виде, а статей, несущих в себе сплав мемуаров и политических речей. Мне поначалу показалось, что это – сборник проповедей. Приходилось читать образцы такой литературы. Причём от всех мировых религий. Что всегда в них подкупало? Редчайший сплав порой действительно пламенного религиозного чувства со стилем кафедральной методички гуманитарного вуза и всего этого – с банальнейшей и постыднейшей графоманией.

Но, дочитав до середины книгу Рубинштейна, я своё мнение поменял. Не столько это даже проповеди, сколько образцы особого жанра, одного из древнейших, кстати, в мировой литературе – жалобы. Сборник жалоб, включающий в себя подробный перечень обид, начиная с детских. Всё это слегка разбавлено похвалами самому себе и размышлениями «о судьбах родины». В книге всё насыщено штампами, трюизмами и тошнотворными потугами сделать смешно. «Кафка в очередной раз становится былью»; «Ненависть и любовь перетекали одна в другую, образуя какую-то ленту Мёбиуса» и т.д. Кто же ввёл автора в заблуждение, сказав, что ему присуще чувство юмора? Нет у москвича Рубинштейна одесско-местечковой закваски, не выходит у него искромётно, выходит или натужно, или как-то по-детски, глуповато, в духе школьного улюлюканья. Пиши он свои тексты неандертальски серьёзно, не стараясь балагурить и мудрить, право, вышло бы много лучше.