Литературная Газета, 6443 (№ 50/2013) - [15]

Я никогда не была вольным художником. Уже около 25 лет я работаю в Ин­ституте мировой литературы и ни разу не слышала обвинений в научной недобросовестности. Но психологически это понятно: когда в печати стали появляться воспоминания о Леонове, оказалось, что редактурой занимался чуть ли не полк сотрудников.

Первая гласит, что Леонов был внутренним эмигрантом, и явно упрощает его творчество. Леонид Максимович многое не принимал в советской власти, но многое и прощал ей за восстановление России как великого государства. Он был советским писателем, в том числе и в замечательном романе «Русский лес», который Прилепин столь высокомерно проигнорировал.

Вторая заявляет о враждебности Лео­нова православию. Характеризуя одного из героев «Пирамиды», Прилепин пишет: «О, Матвей ни разу не молится Ему. Кажется, он вообще забыл, что такое молитва, разуверился в её смысле. Он – священник, почти растративший веру, опустошённый не столько даже жизнью, сколько собственными навязчивыми сомнениями… Признаем честно: с точки зрения православной церкви роман-наваждение «Пирамида» – карусель ересей»…

Думается, что это опять же упрощение. Молиться не обязательно словами, можно прожить жизнь как молитву. Леонид Максимович был верующим человеком. У него в кабинете висел портрет святого Амвросия Оптинского. В романе он хотел показать, как вся Россия ошибочно пошатнулась в вере и как мучительно к ней возвращалась. Один из первых его сеансов диктовки мне действительно назывался «Ереси Матвея», но ведь писатель сознавал, что размышления старофедосеевского батюшки об ошибке Творца являются еретическими, и в дальнейшем он показал, как о. Матвей отходит от своих заблуждений. Леонид Максимович всё время боялся «перегнуть палку» в изображении ересей. По этому вопросу он консультировался с крупнейшим православным авторитетом митрополитом Питиримом (Нечаевым). Именно в результате беседы с ним многие эпизоды романа были доработаны, и мне продиктованы знаменитые слова: «С Богом не мудри, памятуя, что сказка должна быть страшная, сабля вострая, дружба прочная, вера детская»…

Трудно мне согласиться и с тем, что «в видениях о. Матвея человечество уходит в неведомое, растворяется там и Христос остаётся один…»

На самом деле роман заканчивается тремя совсем другими эпизодами. Первый – это трагикомическая любовная сцена между символизирующими инородческое начало Юлией Бамбалски и Сорокиным, низводящая их с ими же созданного пьедестала. Второй – исчезновение Дымкова с Земли на глазах у Дуни. Ангел отказывается служить царям земным и уходит с Земли непобеждённым. Третий – посещение автором старофедосеевского погоста и обнаружение исчезновения семьи Лоскутовых, ушедших опять же, чтобы жить по-своему, а не чужому разумению. Всё заканчивается довольно-таки оптимистично.

Несмотря на свою работу редактором «Пирамиды», я не считаю этот роман лучшим произведением писателя. Так, с моей точки зрения, лучшим воплощением «князя мира сего» у Леонова является не Шатаницкий из «Пирамиды», а Грацианский из «Русского леса».

Но этому роману не нашлось места не только в составленном Прилепиным собрании сочинений Леонова, но даже и во вступительной статье к нему.

Вообще же вместо досужих рассуждений о «единоличном» редактировании «Пирамиды» давно пора заняться подготовкой фундаментального комментированного издания «Пирамиды». Место Захара Прилепина в этом процессе мне представля­ется смутно.

Ольга ОВЧАРЕНКО,ведущий научный сотрудник Института мировой литературы им. А.М. Горького

Теги: Леонид Леонов , Захар Прилепин

Пир поэтических планет

В Казани прошёл III Международный поэтический фестиваль имени Н. Лобачев­ского. Организатор фестиваля - фонд поддержки творческих инициатив "Канафер".

Этот фестиваль третий по счёту. Название поначалу удивило обывателей, у чиновников вызвало сомнения в целесообразности, зато восхитило поэтов. Ещё на открытии в 2011 году Равиль Бухараев сказал так: «Несмотря на всю умозрительную сложность геометрии Лобачевского, её связь с поэзией очевидна, потому что и там, и здесь главное – это вопрос взгляда на предмет».

Стоит отметить, что Бухараев, произведения которого переведены на десятки языков, по первому образованию был математиком. Среди участников всех фестивалей наберётся немало пришедших к поэзии через точные науки. Или же просто выверяющих свои стихи «отзвуками смыслов». Ну разве не заинтересовало бы это самого Николая Лобачевского, кстати, тоже писавшего стихи? Неудивительно, что именно в здании университета, в котором когда-то преподавал Лобачевский, прошёл вечер «неевклидовой поэзии» в первый день фестиваля.

Вдохновительница и организатор фестиваля поэт Лилия Газизова вела вечер. Что это было? Настоящий пир планет. Один из выступавших, Дмитрий Легеза (Санкт-Петербург), быть может, представил себя не в Казани, а в Канаде, об одном из городов которой он как-то писал: «Представьте себе город, в котором на домах висят качественно сделанные таблички с цитатами из стихов, где есть памятник «неизвестному поэту», где в парке развешаны тысячи листков со стихами, которые с удовольствием читают люди[?]» Ну, не до такой степени, конечно, однако Казань тоже пронизана любовью к поэзии. И потому слетаются сюда самые разные художественные миры. Иные были замечены такими мэтрами, как Андрей Битов. Это он сказал про Евгения Чигрина (Москва): «…Всё уже было. Был акмеизм, имажинизм, модерн, постмодерн, метафора и метаметафора. Всё это преломилось в стихах Евгения Чигрина. Он судьбу себе не выбирал. Она его выбрала, выбрала место действия, время действия. И самое главное – выбрала душу поэта».