Литературная Газета, 6438 (№ 45/2013) - [10]

Его просторное жилище в 16-м округе Парижа поразительно нейтрально. Ни пылинки, как в операционном зале. Мебель high tech – стекло, белая кожа, металл. Ничего лишнего. Ничего личного. На стенах ни одной картины. Лишь в кабинете над письменным столом на деревянном щите закреплён рыжий муравей величиной с собаку – угрожающе реальный! 

– Вы любите муравьёв?

– Мне действительно интересно разглядывать этот мир, существующий параллельно с нашим. В своей квартире-студии, где я некогда обитал, я даже оборудовал муравейник (диаметром в 3,5 м). Его обитатели – древесные муравьи – работали, размножались, даже вели захватнические войны! А потом они все куда-то разбежались.

– Личное любопытство: отчего презентация ваших романов непременно проходит 2 октября? Это случайная дата? Или она что-то значит для вас?

– Эта дата ничего особенного для меня не представляет. Просто к этому времени уже отобраны книги для литературных премий, а их вручение ещё впереди. И наступает период затишья, похожий на «глаз» тайфуна. Ну а ещё это организует мою работу, сообщает ей необходимый ритм. Я знаю: надо к 2 октября выпустить книгу. И точка.

– Насколько я знаю, в России в течение нескольких последних лет вышли практически все ваши книги вплоть до нынешней. Чем вы можете объяснить такую любовь? И в чём отличие вашего читателя в России и во Франции?

– В первую очередь налицо возрастное отличие. Мой русский читатель – это в основном молодёжь. Молодые российские читатели любят мои книги оттого, что они обогащают их представление о связи науки и мифологии, рассказывают о путешествиях и возвращениях, о смешном и печальном, об ангелах и Боге. В России у меня читателей больше, чем во Франции, поскольку в России люди вообще больше читают. У нас в метро, например, редко увидишь молодого человека, уткнувшегося в книгу. А в России они повсюду.

– В ваших книгах часть западной критики смущает то, что вы не соблюдаете границу между жанрами. У вас коктейль из науки, научной фантастики (исконной вотчины англосаксов) вкупе с фантастикой-барокко; всё это – в одном флаконе с приключенческим романом и философским эссе.

– Ну и что тут такого? Я начинал как журналист, публиковавшийся в научно-популярных изданиях. И то, что теперь у меня научные сведения смешиваются с вымыслом, физика с метафизикой, математика с мистикой, не смущает ни меня, ни моего читателя. Я пишу о муравьях, пишу о Боге, ангелах, букашках. Смешение – не размытость. Я как писатель имею право на всё. А уже дело издателей – выпускать мои книги, а критиков – любить их либо не любить.

– А как российская критика относится к вашим книгам? Принимает ли она их?

– Российская критика принимает мои книги прекрасно. Она вообще гораздо более добросовестная, нежели французская. Главное отличие российских критиков в том, что они читают книги, о которых пишут. А во Франции критики попросту халтурят – пролистают книгу, потом слегка поехидничают, подпустят пару-тройку шпилек – и готово. Открываешь такую статью и видишь, что автор не прочёл из рецензируемой книги ни строчки!

– А в философском плане – ощущается ли в воззрениях российского читателя пресловутая русская «мистичность»?

– Я не люблю слово «мистичность». Ему я предпочитаю «духовность». Именно духовность, духовная глубина характерна для читателей в России. И это умение задавать краеугольные вопросы бытия – то главное, что отличает русского читателя от французского.

– Можно измерить читательский интерес к вам в каких-то конкретных цифрах или фактах?

– Суммарный мировой тираж моих книг превышает 10 миллионов. Примерно треть от этого числа приходится только на Россию. А в Южной Корее и того больше. Мои зарубежные тиражи выше, чем во Франции, – и меня самого это порядком изумляет и восхищает. Вообще в данный момент что-то такое волшебное происходит сразу в трёх этих странах. Мой успех в России – это что-то феноменальное. Ведь здесь нет никакой широкой кампании, раздутой рекламы, гиперпиара. Весть передаётся из уст в уста. Люди чувствуют новые веяния, буквально ловят их «с воздуха» и не хотят упустить.

– У писателей вообще и у писателей-фантастов в особенности нередко наблюдается стремление нести миру некую философскую мысль – даже если его книга о роботах или о марсианах. За подобное стремление к мессианству искренне презирал Достоевского Набоков. Как сочинитель чувствуете ли вы себя носителем «месседжа» – иначе говоря, философского послания людям? И что это за «месседж»?

– Люди хотят быть ведомыми. Моя первая задача – развлечь их, вторая – научить, и третья – дать им надежду. И мне доставляет удовольствие делиться с читателями своими откровениями. Но при этом, разумеется, я стремлюсь привлекать и тех читателей, которым интересны такие сочинители и описатели, как Бальзак. Что касается «месседжа» как такового – я уже писал, что человеку так же трудно осмыслить весть и новость о Боге, как атому из поджелудочной железы кота понять вестерн, идущий по телевизору. И я как писатель стремлюсь помочь своим читателям разобраться во всём этом.

– Читая ваши книги, средний читатель чувствует себя «продвинутым», чуть не избранным – и от этого впадает в эйфорию. Ваши книги нарасхват, а критика их не жалует, считая, что вы пудрите мозги обывателю. Тем самым критика ставит на одну доску занимательное чтение и чтиво. Поэтому «вечный» вопрос: что делать? Писать для элиты либо нравиться всем?