Литературная Газета, 6391 (№ 44/2012) - [10]

В конце июля по этой теме были слушания и в Общественной палате РФ.

Там были и представители УГМК, общественность, учёные. Так вот практически все приглашённые учёные заявили о том, что допускать добычу никеля в Черноземье нельзя категорически. Экологи говорили о страшном загрязнении, гидрологи - о водоносных слоях, которые могут исчезнуть, экономисты - о невыгодности для края и страны такого рода проекта на чернозёмных землях.

Митинги, несмотря на противодействие властей, продолжаются. Состоялся крестный ход к местам возможной разработки.

В сущности, в таких вот противостояниях власть в лице её отдельных представителей и радикалы играют "в четыре руки", сбивая народ в разнородную оппозицию, питательный бульон будущих "болотных" и иных революций. А Россия - страна суровая. Здесь революции не из бархата и цветочков, а из дерюги - материи грубой и суровой.

Кстати, судьба знаменитого докучаевского чернозёмного куба печальна. За него после выставки боролись многие французские университеты. По жребию он достался Сорбонне, где и был разрушен в1968 году во время студенческого бунта. Сейчас его жалкие высохшие остатки служат напоминанием об истинном богатстве России и пагубности волнений, спровоцированных некомпетентной властью.

Георгий ПОПОВ,

ВОЛГОГРАД

«Всяк сущий в ней язык»

«Всяк сущий в ней язык»

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ

В моём маленьком домашнем кабинете висит на стене фотография выпускников Литературного института необозримо далёкого сейчас 1973 года. Я часто смотрю на неё то с ностальгической грустью и печалью, то с великой отрадой. С грустью потому, что многих моих сокурсников, увы, уже давно нет в живых. А с отрадой потому, что не один и не два из них стали известными, большими и выдающимися писателями и поэтами.

Прежде всего это касается представителей национальных республик бывшего Советского Cоюза, автономных республик и областей нынешней Российской Федерации.

Помимо двух основных семинаров - семинаром прозы руководил Сергей Залыгин, семинаром поэзии - Евгений Долматовский - у нас было ещё несколько групп перевод[?]чиков: мордовская, абхазская и грузинская. Но и в семинарах прозы и поэзии училось немало ребят (а иногда так и большинство) из национальных республик. К примеру, в нашем залыгинском семинаре чистокровно русских слушателей было, если мне не изменяет память, всего четверо: Георгий Баженов из Свердловска; Владимир Шириков (к сожалению, покойный) из Вологды; Николай Исаев из Ленинграда да москвич Ярослав Шипов. Святослав Рыбас, Светлана Даниленко и я, хотя и писали на русском языке и по менталитету своему были людьми сугубо русскими, но всё-таки с украинскими корнями, что не могло не сказываться на нашем творчестве. Все же остальные семинаристы - из национальных республик и дружественных тогда ещё нам стран социалистического лагеря: Никола Радев - болгарин (в двухтысячных он будет руководить Союзом писателей Болгарии); Гаштан Агнаев - осетин из ставшего после печально знаменитым города Беслана; Расим Гаджиев (Расим Хаджи), староста нашего семинара, - лезгин; Бангуолис Балашявичюс - литовец; Борис Рольник - наполовину украинец.

В семинаре у Долматовского было то же самое. Русских начинающих поэтов представляла едва ли не в единственном числе Надежда Кондакова, все же её товарищи по семинару опять-таки приехали учиться в Москву из национальных республик: украинцы, киргизы, осетины, якуты, кабардинцы, балкарцы и др.

Наиболее приметным студентом на поэтическом семинаре Долматовского, несомненно, был Таймураз Джусоев из Южной Осетии (мы его звали Тимуром), младший брат считавшегося уже и тогда патриархом осетинской литературы поэта, переводчика и учёного Нафи Джусойты.

Все ребята из национальных республик были в более выгодном положении по сравнению со студентами, пишущими на русском языке. Русский они (кто лучше, кто хуже) знали и могли читать наши литературные творения в оригинале. Знать и строго, бескомпромиссно высказывать о них своё мнение. Мы же судили об их прозе или стихах лишь по подстрочникам, часто несовершенным, составленными ими же самими.

После окончания института мы с Тимуром, к сожалению, ни разу не встретились. Ни разу не попалось мне имя Тимура и на страницах литературных изданий (почему - об этом чуть ниже). И вот в конце девяностых до меня стали доходить тревожные слухи о том, что Тимура давно уже нет в живых. Поверить в это я не мог и не желал. Трудно мне было представить, что такой физически крепкий, закалённый человек, горец, которые, по преданиям, живут до ста и больше лет, мог умереть в столь молодом возрасте. Разве что какой-нибудь несчастный случай[?]

Терзаемый всеми этими подозрениями и тревогами, я, заведя с большим опозданием компьютер, однажды открыл в Интернете страничку, посвящённую Тимуру: "Джусоев Таймураз Григорьевич, Хаджеты Таймураз, выдающийся осетинский поэт, "осетинский Есенин". Только теперь я и понял, почему имя Тимура никогда не попадалось мне в литературе. Оказывается, он ещё в молодости, чтобы не быть в тени более знаменитого брата Нафи, взял псевдоним Хаджеты - по имени своего деда. Потом шла не очень пространная характеристика творчества Тимура, перечислялись изданные им книги, были помещены несколько стихотворений, переведённых на русский язык Ю. Кузнецовым и Д. Ушаковым. А в самом конце стояло скорбное извещение о том, что Тимур умер ещё в 1996 году, едва успев отпраздновать своё пятидесятилетие. Теперь в Цхинвале собираются поставить ему памятник.