Литературная Газета 6332 (№ 28 2011) - [66]

– Сидор возьми, – напомнил Егоров. – Не быкуй тут, но и лишнего не встревай. Во, ноги мой на ночь! – приказал напоследок и засмеялся.

На веранду круто поднимались ступеньки, на последней Костя оглянулся и запомнил подзапущенный сад-огород хозяйский, отгороженный от тесного дворика штакетником, заброшенную соседову голубятню, дверь которой косо держалась на одной нижней петле.

Только что он был на вокзале, в промзоне, ехал по городским улицам, видел сотни машин, светофоры и широкие зазывные щиты на главной, а тут город будто бы отступил, отпрянул в разные стороны, словно дал ему передышку, время привыкнуть хотя бы к своему шуму, всё-таки долетавшему и сюда.

Он пристроил рюкзак на ступеньках, стянул свои армейские ботинки и вступил на веранду, отодвинув тюлевую занавеску.

– Зато вот тебе помощник! – произнёс Егоров, придерживая за плечо небольшую остроносую женщину. – Приболела, Кость, наша тётя Аня.

Он сказал драсти и остался у двери. У тётки оказались соломенного цвета волосики на голове, мелко-мелко завитые, и через них просвечивалась голубоватая кожа. Тёмно-синее платье висело на ней балахоном, а на ногах он увидел вязаные носки – наверно, и правда болела. С матерью он никакого сходства не заметил.

– Вы сидите, а я приляжу пойду, – тяжело и скрипуче проговорила тётка и, ни на кого уже не глядя, прошла в дом.

– Мне сидеть некогда, – решительно сказал Егоров. – Выздоравливайте, живите, а я поехал. Машу обязательно повидаю.

Костя остался где стоял.

– Вот, это… Костян, значит, – пробормотал дядя Сергей, оглядывая как бы впервые собственную веранду. – Такие дела…

– Ну.

На веранде ему точно не было места. Здесь умещались только узкая тумбочка, столик, похожий на откидной вагонный, две табуретки на трубчатых ножках… низкий скошенный потолок.

– Дяинк… дядь Серёж в смысле… есть у вас погребка, сарай какой-нить? Лето – я бы там стал ночевать.

– А-а, точно! – обрадовался дядя Сергей, живо вставился в разношенные тапки и первым выбрался на крыльцо. – Я бы и сам, слушай… И ведь есть, есть уголок! Пошли, пошли-ка…

Затея с надворным ночлегом заметно развлекла и расшевелила хозяина. Он пораскрывал двери четырёх тесно слепленных построек и пошёл нырять из одной в другую, вытаскивая каждый раз во дворик какую-нибудь залежавшуюся и наконец-то востребованную бытовую вещицу.

Из самой отдалённой двери раздавалось кудахтанье нескольких кур, через ближнюю было видно помещеньице, заставленное бочками и ящиками, а ночлежный гаражик мог располагаться за второй, самой широкой и даже обитой жестью. Костя приблизился, чтобы разглядеть внутренность, и тут же отпрянул, чуть не припечатанный спинкой от железной кровати, которую дядя Сергей выносил впереди себя.

– Вот так вот! – произнёс тот с огорчением и бросил спинку на землю. – Веришь, Костян, совсем туго бывало, но я и ведра дырявого в лом не сдавал. Видно, зятёк наш первый, студент прохладной жизни, кровать разрознил – одна спинка осталась!

– Ну а просто пара досок найдётся? Чурбаки…

Дядя Сергей мелко взглянул на него, пошевелил пальцами и снова ожил:

– Мысль понята! Найдётся – дверь! Старинная, выше нас ростом… Только, друг ситный, тебя ж переодеть надо!

Он пробежался по закуткам и вскоре вынес стопку спецодежды и брезентовый мешок. Встряхнув, развесил на штакетинах явно ненадёванные оранжевую желетку и чёрные штаны, из мешка, покопавшись, достал пару кожаных ботинок, а из кармана – чёрную стёганую панаму-шляпу, которую обколотил о колено и самолично нахлобучил Косте на макушку.

– Вылитый кацап… это – гусар! Или турист…

– Ну! – Косте головной убор понравился, и ботинки на вид были легче его подкованных, а штаны хоть и оказались коротковаты, зато просторны и действительно дышали.

– Теперь – за дверью, – хозяин по-бригадирски взмахнул рукой.

С дверью Костя управился один.

– Да-а, действительно, – только и сказал дядя Сергей. – Дальше правь по-домашнему, а я курам насыплю, тётку твою покормлю и нам ужин сготовлю. Яешню подбавлю к кулешику!

Оставшись один, Костя развернулся во всю силу возникшего представления о нечаянном на­дворном ночлеге. Дома он натаскал бы сена, шелковистой ячменной соломы, но дом был далеко сейчас…

Поужинав, они устроили постель на нарах, хозяин ушёл, заверив, что утром будить не станет, и Костя остался один в ночлежке. Посидел не раздеваясь и вдруг вообразил себе, как берёт с верстака сотовый, находит дом или мама и просто так говорит: не спишь? а я у тёти Ани Капитоновой, ложусь – и отключается.

Костя разделся, устроил одежду на гвоздях, сунул панаму под подушку и выключил лампу. В тот же миг где-то неподалёку просигналил и газанул тепловоз, и он засмеялся в потёмках. А потому что сотовый не сотовый, но Егоров-то наверняка доехал до их дома, заглушил мотор и идёт через двор. Мать выходит на крыльцо и кричит оттуда: кто? чего? А Егоров говорит: да ничего, Косте твоему подвезло – пристроился… или он уже сказал это часа три назад, а то и сразу, как вернулся из города.

Жизненный ресурс своего кормильца Борис Петрович Егоров продлевал с первых дней эксплуатации сам. Вовремя менял накладки и прокладки, масло и тосол, и вот уже двадцатый год пошёл, а капитальным ремонтом и не пахнет. В салоне запах тот же, что и десять лет назад: кожзаменитель плюс два процента тормозухи. И всё потому, что отечественные конструкторы главный тормозной цилиндр присобачили так, что если уж начнёт подтекать, то прямо под ноги. А сальники год от года всё дерьмовей и гаже, и последний из купленных оказался просто прессованной сажей. Пришлось задружить с приёмщиками лома и выходить на их шефа Димона. И вовремя: вскоре москвичи и запорожцы потекли в скупку валом, и почти все – своим ходом! За сезон Борис Петрович обеспечил себя мелкими ремкомплектами, а заодно и сменные двигатель с коробкой скомплектовал. Теперь случись что, час-полтора на замену – и снова в строю…