Дискуссия
Идоломахия и никто
ПРОШЛО ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
Писатель Александр СЕГЕНЬ, автор романов «Похоронный марш», «Страшный пассажир», «Поп», размышляет о стране и народе постсоветской России.
– Александр Юрьевич, помните ли вы себя в 1991 году? Как на вас повлиял ветер исторических перемен?
– В 1991 году я писал книгу, в которой как раз пытался выразить то время. Книга называлась «Идоломахия», что значит «Война изваяний». Сюжет её таков: в Москве ожили все статуи, а поскольку большинство из них – памятники пролетариату и его вождям, то они немедленно вступили в бой с теми самыми переменами в обществе, о которых мы сейчас говорим. Параллельно главный герой спускался в ад, чтобы найти там свою умершую возлюбленную и остановить идоломахию… Словом, тот ещё сюжет! И представьте, когда я начал главу, где повествовалось, как в Москву вводят танки, в столицу действительно вошли танки ГКЧП. Я просто испугался – описываемое мною прямо на глазах воплощается в жизнь! С того дня я прекратил писать «Идоломахию», он так и остался незаконченным.
– А если представить, что вы сегодня сочиняете роман о будущем, и всё, что напишете, обязательно совершится…
– Я бы не взялся за такой роман.
– Но ведь есть какие-то вещи, которые, на ваш взгляд, обязательно должны произойти?
– Да, безусловно. Например, я уверен, что Горбачёв должен предстать перед судом за свои деяния и ответить за горе миллионов наших сограждан. Он чем-то похож на Хрущёва, при котором много было хорошего, но и немало откровенно глупого. А если государственный деятель позволяет себе совершать заведомые глупости, это, по существу, можно назвать предательством собственного народа. Мне кажется, подавляющее большинство русских людей со мной согласится.
– А те, кто сегодня ещё молод? Они тоже с вами согласятся?
– О них пока ещё рано беседовать. У меня перед глазами ребята, поступающие в Литературный институт. Сущие дети. Ничего пока не знают, не понимают. Им только предстоит разобраться в нынешней жизни, сформировать гражданскую позицию.
Я бы сказал так: и большинство взрослых сейчас как несмышлённые дети – ничего не знают, не понимают, никуда не стремятся. Они лишь верят в доброго царя, который один знает, что надо делать. Вот с ним не пропадёшь. Эта вера сродни вере ребёнка в безоговорочную правоту и силу своего отца.
– А можно ли с помощью этой веры как-то сплотить людей? Может быть, она заменяет сегодня отсутствующую идеологию?
– Нет.
– Почему?
– Потому что власть не заботится о государственной идеологии. Трудно винить в этом Медведева и Путина – им досталось тяжелейшее наследие горбачёвско-ельцинского развала. Но давно уже пора думать не только о развитии спорта и нанотехнологий. Спорт и нанотехнологии – это ещё не национальная идея.
– А что могло бы стать национальной идеей для новой России?
– Трудно сказать. Но я точно знаю одно: наш народ нуждается в нравственной опоре. Было время, когда мы опирались на свою христианскую совесть. Было время, когда христианскую совесть заменила партийная, или совесть советского человека. Сейчас, опять же на мой взгляд, нравственной опорой мог бы стать сплав из христианской и советской совести… Мог бы, если б в 1991 году не рубили так безжалостно, с плеча, наотмашь, с остервенением, с ненавистью. Одумавшись, опомнившись, нам надо взять всё лучшее, что было в русском человеке до революции 1917 года, и совместить со всем лучшим, что было в советском человеке до революции 1991 года.
– А это возможно?
– Трудно. Ведь 20 лет назад мы успели отринуть всё, что было связано с советским прошлым. И хорошее, и плохое – всё подряд. За это мы должны «благодарить» ельцинскую эпоху. Ельцинские времена будут самыми позорными в нашей истории ХХ века, потому что именно тогда мы разучились уважать себя, свою страну, свою историю.
– Но ведь в 1991 году все приветствовали перемены! Ельцина избрали всенародным голосованием…
– Да, сначала перемены радовали, потому что Россия производила впечатление больного организма, который нуждается в экстренном лечении. К сожалению, лечение получилось изуверским. Всё равно, как если бы у человека болели ноги, а вместо того, чтобы лечить, ему их отрезали. Да заодно и руки оттяпали…
– Если власть не готова сейчас сформулировать некие принципы существования страны, то, возможно, это сделает сам народ?
– Увы, за истекшее двадцатилетие мы в данном направлении мало продвинулись. Чтобы в этом убедиться, достаточно выйти на улицу и прислушаться. Как обращаются друг к другу люди? До сих пор самым расхожим остаётся: «Мужчина!» или «Женщина!». Если в обществе нет национальной идеи, то общество состоит не из «товарищей» или «граждан». Оно состоит из «мужчин», «женщин», «девушек», «молодых людей».