Литературная Газета 6329 (№ 25 2011) - [12]

И как в конце концов этот плодотворный поиск внесословной солидарности был растворён в частностях безусловно прекрасных, но уже буржуазных полотен Венецианова и Тропинина. Оба художника дали образцы истинно красивой русской индивидуальности, но – увы! – размыли поле идентичности. Иначе говоря, космическое русское тело Боровиковского, чьи княжны несут черты, общие с крестьянками, мыслилось, скорее, как разносоставное, но божественное более, чем человеческое, тогда как кругом позднейших художников и критиков оно предлагалось антропоморфным, следовательно несовершенным.

Книга может быть рекомендована самым широким слоям национально мыслящей публики, ибо актуален до сих пор рассматриваемый в ней феномен: несуществующее в публичной сфере, но крайне необходимое в ней реально существующее русское национальное единство.

Евгений МАЛИКОВ

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

«Человек – это фонтан крови!»

Литература

«Человек – это фонтан крови!»

РАКУРС С ДИСКУРСОМ

Анна Юрьевна Козлова – прозаик, сценарист, журналист. Родилась в 1981 году в Москве. Окончила факультет журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова. Автор пяти книг. В 2008 году роман Козловой «Люди с чистой совестью» вошёл в шорт-лист премии «Национальный бестселлер».

– Не так давно был на творческой вечеринке, там зашёл разговор о тебе. Кто-то сказал: «А её отец, кажется, тоже пишет…» То есть не ты дочь писателя, а наоборот – он отец писательницы. Часто слышишь подобное?

– Теперь слышу чаще, чем раньше. Но, наверное, просто сменилось поколение людей, которые ходят на творческие вечеринки. Десять лет назад тусоваться приходили бабульки, у которых вместо внуков в руках были номера газеты «Завтра», и они говорили что-то типа: «Неужели это дочка Юрия Козлова? Как же он разрешает ей такое писать?» А теперь публика помолодела, я ей, наверное, более понятна, чем мой отец. Он пишет сложно, о месте человека в мироздании, о смысле жизни. Это вряд ли имеет шансы найти широкий отклик – люди предпочитают жить бессмысленно. И им это, надо сказать, отлично удаётся.

– А как это вообще происходит, когда дети идут по стопам родителей в литературе? Не с пелёнок же к этому готовят. Понятно, когда речь об отпрысках актёров – у нас в кинематографе каждый третий чей-то сын, внук или близкий родственник. Но в писательской среде это куда реже встречается.

– Я думаю, каждый человек – это фонтан крови. Просто кто-то позволяет себе расплескаться на бумагу, а кто-то боится этого. Моё детство не было ни лёгким, ни лирическим, я очень рано поняла цену многим вещам, и творчеству в особенности. Это было похоже на латиноамериканский сериал. Сначала мы жили большой семьёй в просторной квартире на Кутузовском проспекте. Папа писал по книге в год, получал какие-то заоблачные по советским временам деньги и ещё путёвки в Юрмалу, в Малеевку, где мы с сестрой проводили все каникулы. Моя бабушка была зав­от­делом прозы в журнале «Юность», на работу она ходила к двенадцати, а по вечерам присоединялась к родителям за долгим ужином с армянским коньяком, и они говорили о литературе и ругали власть. Эта жизнь казалась незыблемой, она была как гастроном на углу нашего дома – огромный, пустой, там всегда пахло мясом. И вдруг всё изменилось – гастроном упразднили, в его помещении появился магазин «Интим». Статус писателя стал нулевым. И папа был вынужден устраиваться в какие-то газеты, писать статьи о реформах. Творчество, которое кормило не только его, но и всех нас, полностью обесценилось, надеяться на литературу стало просто смешно. Журнал «Юность» мгновенно вышибли из занимаемого помещения. Потом из семьи ушла мама. Наша квартира захламливалась – некому стало убираться; паркет вываливался из пазов, в ванной откалывался кафель… В школе вообще начался сюр. Мы поснимали пионерские галстуки, а директором стал грузин, и он начал принимать в классы каких-то полудиких родственников из Кутаиси. Многие из них даже по-русски не говорили, зато могли принести на перемене бутылку водки и распить в спортивной раздевалке. В туалетах все курили, совершенно не стесняясь учителей… А сейчас моя дочь ходит в эту же самую школу, я ей какие-то вещи осторожно так рассказываю, и она мне не верит. Она говорит: «Мама, такого просто не может быть». А когда всё это происходило, я была всего лишь года на три её постарше. И чтобы не чокнуться, я делала вид, что это происходит не со мной. Вроде как кино такое, и я его смотрю, потому что другого не показывают. Это очень помогало: однажды я поймала себя на том, что не просто смотрю кино, но как бы ещё и произношу закадровый текст. То есть пишу. Я даже помню день, когда это случилось, – я была на похоронах мальчика из параллельного класса. Его звали Игорь Колесов, он повесился.

– Михаил Бойко написал в «Независимой газете», что тебя называют «лидером ультрашоковой литературы». Что, действительно так? Я читал твои книги и совершенно не был шокирован…

– Мои книги – это всего лишь моё мнение об окружающей действительности, да и писались они в разное время. А шок – грань, скорее, социальная, чем личная. По сравнению с девяностыми наше общество очень обуржуазилось. Раньше шприцы валялись на лестницах подъездов, и никого это не шокировало, женщины говорили: ищу спонсора – и мужчины как-то не выпадали в осадок.