Литературная Газета 6314 (№ 10 2011) - [69]

К предстоящему разговору он готовился целые две недели. Так и этак ломая голову, Ильяс отыскал время и место судьбоносных переговоров. В назначенный день выбрал самые сухие дрова, затопил знатную баньку. Целый день, боясь невзначай сказануть благоверной что-нибудь не то и тем вывести её из себя, лишний раз не показывался в доме. Даже на скотину ни разу не гикнул и полы в бане помыл собственноручно.

Чуток размявшись, по первому разу помывшись и выполнив, как положено, остальные, изначально для бани не предназначенные, но вошедшие уже в народную традицию процедуры, он окольными путями приступил к разговору:

– Вчера вечером Нигамат с женой из гостей на санях вернулся. Любо-дорого глядеть, говорю...

– Делать им больше нечего, вот и разъезжают туда-сюда, – буркнула жена.

«Ну, этого следовало ожидать».

– А мы, слышь, в гости соберёмся, по делам, будто цыгане какие, всё с узелками да с сумками мотаемся...

– Да-а уж, – поддержала жена.

«Не доходит пока...»

– А если бы и нам, слышь, жеребёночка взять...

– Оно бы хорошо, конечно...

«Вот и славненько».

– Так что, кэлэш1, может, говорю, рискнём?

– Ты что?! О деньгах?

– А если корову одну... Сбыть...

Ответ жены по смыслу был вполне предсказуем, однако по объёму и накалу порядком превышал всё ожидаемое. Досконально был проанализирован полный состав и качество всех семи поколений родни, включая не только вполне живых, но и давным-давно почивших. Список был довольно внушителен, хотя оценивался явно пристрастно. Увы, мечта требовала жертв. Ильяс вытерпел. И не просто промолчал, а вместо того чтобы, по обыкновению, внести в вышеназванный список родственников с жениной стороны и вписать каждому по ёмкой характеристике, выдержал длиннейшую паузу и налил (даже!) в тазик воды для благоверной. Потом, будто ничего не расслышав, продолжил:

– Да всё понимаю, это я так, к слову...

«Чёрт подери, подготовка была что надо!»

Жена, уже собравшаяся выдвинуть в ответ на мужнину атаку шквал достойнейших контраргументов, просто оторопела. Давненько же такого не случалось! Как правило, переговоры длились значительно дольше: слово за слово, а там – кто больнее уколет, кто сильнее уязвит... При нехватке башкирских словарных резервов в дело вступало русское ядрёное оружие. Полыхало будь здоров! О нет, это шло не от лютой ненависти друг к другу или из желания обоюдного взаимоуничтожения! То было простой и безвредной стычкой, рядовой семейной ссорой, и частенько после эдакого сражения, высказавшись, выплеснув всё, что на душе накипело, они мирно засыпали, крепко-накрепко обнявшись. Если бы главы всех государств, отставив в сторону разные дипломатические ухищрения, общались меж собой, как эта пара, военные всей земли в один миг стали бы безработными...

Итак, привычный ход событий был нарушен. Растерянной, полностью сбитой с толку жене не оставалось ничего другого, как всучить мужу намыленную мочалку и подставить широкую спину.

Больше на эту тему не проронили ни слова. Молча вернулись, выпили чаю с мёдом и душицей. Но Ильясу показалось, что жена той ночью лежала к нему чуть ближе, чем обычно, и горячее её тело прижималось позже чуть крепче обыкновенного. Наверное, показалось...

Ещё три раза ходил Ильяс Ахметович с женой в баню, прежде чем «лошадиный» вопрос был решён, и жизнь молоденькой бурёнки прервалась намного раньше намеченного срока.

Через неделю в хлеву уже стоял двухлетний стригунок. Ринувшись за ним ухаживать, Ильяс напрочь позабыл дорогу домой. Кормил, поил, убирал под жеребёнком навоз. Спустя две недели начал за поводок водить на водопой. Можно было спуститься к реке напрямую, но он нарочно вёл стригунка через весь аул к верхнему броду. Два года ждал этого дня, два года маялся без сна – пусть теперь другие помучаются.

Через месяц он вывел своего коня в степь. Заарканил, обмотал один конец бечёвки вокруг ноги и сел поблизости. Потом решился прилечь. Слышал, как жеребёнок легонько рвёт молодую травку, и оттого тихо ликовала душа, дивной мелодией звучало неторопливое «кырт-кырт». Сколько он ни смотрел, запрокинувшись, на плывущие облака, ничего не смог углядеть. А раньше в каждом кипенно-белом облачке мучительно грезилась лошадь...

Почуяв момент, когда конь признал в нём хозяина, начал привязывать его на полянке за сараем. Но и оттуда не спешил возвращаться – выкуривая одну сигарету за другой, незаметно засиживался допоздна. Домой возвращались уже затемно.

Впервые оставив лошадь на ночь, Ильяс так и не смог сомкнуть глаз. За ночь два раза обернулся туда и обратно. Задремал, когда уже светало. Пробудился он от бьющего в глаза солнца. Покуда не увидела жена, быстро затолкал в карман увесистый кусок хлеба, перекинул через плечо уздечку и, насвистывая, «Ел, ерянем...»2, направился на поляну. А лошади с арканом и след простыл...

Долго разыскивал он свою лошадёнку. В сельсовете повелели обратиться в милицию. В милиции заявили, что поиском пропавшей за пределами аула скотины не занимаются. Вот если бы её увели из сарая, то можно было дело завести. Испугавшись, видимо, что он запьёт или чего-нибудь выкинет, родители несколько дней приходили поочерёдно за ним присматривать. Жена не произнесла ни слова. Кабы сказала чего, побранила, что ли... Каждый раз по возвращении она вопрошающе вглядывалась в его лицо и этим бередила Ильясу душу. В доме стояла тишина. И только ничего не понимающий сынишка то и дело спрашивал: «Атай3, а когда ты меня прокатишь на лошади?»...