Литературная Газета 6314 (№ 10 2011) - [14]

– Сложно было поступить на филологический факультет?

– Конкурс был огромный. Интересная деталь… После сочинения – устный экзамен по русскому языку и литературе, и принимал его аспирант Игорь Виноградов, ныне известный литературовед и критик. Начинаю отвечать, входит Попов (совершенно неожиданно пришёл меня послушать), и тут мы с Виноградовым не сходимся в синтаксическом анализе фразы. Александр Николаевич поддержал мою позицию. Как я отвечала по литературе, не знаю, у меня было ощущение, что пятёрка уже вряд ли возможна, но я взяла себя в руки. Виноградов ставит мне оценку, я не в силах на неё взглянуть и выхожу в слезах. Ко мне бросаются ребята: «Ты что, с ума сошла? Две пятёрки».

– Кто у вас преподавал?

– Профессора и преподаватели старой школы – Попов, о котором я уже много говорила, изумительный латинист Константин Рудольфович Мейер. Он как-то заболел, мы пошли его навестить, и оказалось, что в той же коммунальной квартире живёт моя первая учительница, мы с ней встретились в коридоре. Гомера читали с Азой Алибековной Тахо-Годи. Сергей Иванович Радциг вёл курс античной литературы. Казалось, что этот божий одуванчик с седыми пушистыми волосами – хранитель древности, но я имела возможность убедиться в том, что и к современности он проявлял очень живой интерес. Радциг потряс меня тем, что пришёл потом на защиту моего диплома по новогреческой поэзии, посвящённого поэту-романтику первой половины XIX века Дионисиосу Соломосу, родоначальнику новогреческой литературы. Сидел в первом ряду, внимательно слушал и задавал вопросы.

На втором курсе я стала заниматься новогреческим. Неоэллинистика делала тогда у нас первые шаги. В 1957 году вышел сборник греческих народных песен, это подлинные жемчужины фольклора, их в начале XIX века собирал и переводил на французский Фориель, а вслед за ним на русский – Гнедич. Переводчиком в новом издании был Владимир Нейштадт. Тогда я находилась под сильным обаянием этой книги.

– А кто вёл занятия по новогреческому?

– Такис Хиотакис, грек-политэмигрант, журналист. Пособий не было, занимались мы по программе, которую он составил сам. Ещё где-то на втором или третьем месяце занятий у нашего преподавателя возникла идея познакомить нас для устной практики с греками. Так состоялось моё знакомство с Мицосом Александропулосом, которое оказалось судьбоносным. Гимназистом в пелопоннесском городке Амальяде, а потом студентом юридического факультета в Афинах он принял участие в греческом Сопротивлении, а после гражданской войны (1947–1949) оказался в эмиграции – сначала в Ташкенте, потом в Румынии, где было создано эмигрантское греческое издательство. Однажды он увидел в «Литгазете» объявление о наборе в Литературный институт, послал на конкурс свой рассказ, был принят и приехал в Москву. Когда мы познакомились, он учился на первом курсе, на отделении прозы. Мы поженились в 1959 году, когда я была на четвёртом курсе. Как раз тогда построили общежитие Литинститута на улице Добролюбова. Мицосу предоставили довольно просторную комнату, где мы и поселились. В рассказе Мицоса «Мечты во мраке», который я перевела, приводилось стихотворение Кавафиса «Сатрапия». Мицос сказал: «Это твоя судьба. Ты должна переводить Кавафиса».

– В 1964-м в журнале «Иностранная литература» появляется рассказ Мицоса Александропулоса «К звёздам» в вашем переводе, в 1965-м – подборка «Из греческой поэзии» под редакцией Бориса Слуцкого, в 1967-м – одиннадцать стихотворений Кавафиса… Вы себя дальше видели переводчиком?

– И переводчиком, и исследователем. В конце 1963 года в отделе перевода мне предложили составить подборку греческой поэзии, сделать подстрочники и написать предисловие-врезку. То, что я сделала, понравилось, и мне сказали, что один из четырёх избранных мной поэтов может пойти в моём переводе. В ожидании скорого рождения ребёнка я ответила: «Давайте в другой раз». Стали прикидывать, как распределить греческих поэтов между нашими поэтами-переводчиками. Назвали Бориса Слуцкого, и я предложила, чтобы, в силу родственной интонации, ему дали Рицоса. Он позвонил в журнал: «Подстрочники уже раздали? Забирайте обратно, отдайте Ильинской. У неё получились переводы, просто она не довела их до кондиции, думала, что делает подстрочник. Ей надо их немного доработать, а я буду ответственным редактором». Сотрудники отдела, как и я, были потрясены, забрали подстрочники, а мне ничего не оставалось, как приняться за доработку. Мы со Слуцким увиделись, он прочитал, внёс некоторые поправки. А через неделю я была в родильном доме. Слуцкий потом спрашивал: «Кто у нас родился?» Я всегда помнила тот замечательный его жест, столь щедро открывший мне путь. Эта подборка стала для меня путёвкой в поэтический перевод. Неоэллинистика в те времена была совершенно неведомой сферой. Осознавая себя одной из первых, вступающих в её мир, я чувствовала особую ответственность. Когда я принесла одиннадцать стихотворений Константиноса Кавафиса, о котором в редакции не слышали, он произвёл сильнейшее впечатление.

– Публикацией в «Иностранной литературе» вы открыли дорогу переводам Кавафиса на русский. К нашему читателю он шёл через переводы, научные работы и через Бродского.