Долетевший из той эпохи «Осколок» привлекателен композицией. Словно склонившись над картой боевых действий, составители соотнесли с ней содержимое альманаха. Вот его рубрики: «Брестская крепость», «Беларусь», «Брянщина», «Калининская область» (с отдельным подразделом «Ржевская битва»), «Сталинградская эпопея». Оторвавшись от карты, услышали, что делалось для победы в тылу: глава «Сибирь». При этом герои произведений ведут бои с врагом и на земле, и на море, и в воздухе. Но прежде всего они были людьми одной-единственной жизни, которую отпустила им судьба. Что не могло не отразиться в таких, пусть заведомо незатейливых строках:
Шестьдесят пять уже минуло лет –
этой зимой скончался мой дед...
Он призывался ещё до войны.
С бабушкой были они влюблены.
Повторимся, это не вершина поэтического мастерства. Но здесь главное – чувство потомков. Подлинное ощущение боли, как от осколка, оставшегося от войны.
Александр КАТИН
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Гуманитарий
Утомлённые грамотой
ЯЗЫК МОЙ – ВРАГ МОЙ?
Куда идёт русский язык? Насколько опасно для него вторжение иностранных и просто странных слов? К чему приведёт «языковая свобода»? Об этом и многом другом – в интервью «ЛГ» доктора филологических наук, директора Института лингвистики РГГУ Максима КРОНГАУЗА.
– В вашей книге «Русский язык на грани нервного срыва» есть такие слова: «Глупо говорить о его (языке. – В.Б.) засорённости, глупо вообще пенять на язык, коли жизнь у нас такая. И надо быть терпимее и помнить, что слова суть отражения». Неужели не надо возмущаться тем, что происходит?
– Может быть, и надо, но так специалисты – лингвисты, филологи – рискуют оказаться в изоляции. Они могут поучать, рассказывать, как сделать язык чистым, красивым, но вряд ли от этого ситуация изменится. Единственная приемлемая, во всяком случае для меня, позиция состоит во взаимодействии с обществом и наблюдении за состоянием языка.
Идёт совершенно естественный процесс, ставший следствием огромных внешних изменений – политических, экономических, технологических. Язык становится иным, чтобы обслуживать наши потребности. Это можно обсуждать, об этом можно спорить, но ужасаться и возмущаться, на мой взгляд, неконструктивно.
– Были ли в нашей истории периоды, когда русский язык резко менялся?
– Были. И всякий раз это становилось следствием серьёзных перемен.
Большое количество заимствований появилось в Петровскую эпоху, во время технологического прогресса, всплеска интереса к загранице: баталия, виктория, фортеция, политес, ассамблея. В послереволюционное время, когда возник новый политический строй и изменился весь уклад жизни, возникли слова: ликбез, совдурак, соглашательство, нацмен, женкор.
Мы видим сходство с теми историческими периодами, но в нашем времени есть и своя уникальность. На нынешнее состояние языка огромное влияние оказал Интернет – ничего похожего раньше не было.
– Хорошо, будем реалистами. Есть ли положительный момент в том, что происходит?
– Конечно. Если бы не многочисленные заимствования, мы бы просто не справились с ситуацией: то есть не могли говорить о том, что происходит, не понимали бы друг друга.
– Максим Анисимович, разве в русском языке недостаточно синонимов тех или иных иностранных слов?
– Да, русский язык мог использовать свой потенциал – образовывать новые слова с помощью собственных корней. Однако – и это вызывает в обществе наибольшее раздражение – он пошёл по пути заимствований. Взяв чужие корни, в подавляющем большинстве английские, стал образовывать при помощи собственных суффиксов, приставок слова-родственники. Например, от слова «пиар» образовались «пиарщик», «пиарить»…
– А всем ли «пришельцам» уютно в русском языке?
– Борьба с заимствованиями идёт внутри самого языка. Чужое слово либо исчезает, либо осваивается и перестаёт восприниматься как иностранное. Можно привести массу примеров, когда оно обрусело. Различных заимствований в русском языке огромное количество, и ничего страшного в этом нет.
Сейчас русский язык тоже активно использует свои ресурсы на освоение новых слов, на их «одомашнивание».
– В конце сороковых – начале пятидесятых годов, когда шла «борьба с низкопоклонством перед Западом», русский язык «чистили» от иностранных слов. «Голкипер» заменили «вратарём», «норд» – «севером», «шофёр» – «водителем». Это помогло языку?
– Пока действовал запрет на иностранные слова, использовались только русские. Но как только позволили выбирать, они стали конкурировать между собой. Такой же «спор» шёл и между другими словами.
Приведу пример иного рода. В XIX веке министр просвещения России славянофил Александр Семёнович Шишков в противовес иностранным предложил использовать русские слова – например, мокроступы вместо галош, трупоразъятие вместо анатомии, шарокат вместо бильярда. Но насильственное внедрение не имело успеха.
Много и часто использовал в своих произведениях новые слова Александр Исаевич Солженицын. Но в русский язык – об этом можно сожалеть или признать справедливым – они не вошли. Также можно спорить о том, какие слова лучше – русские или заимствованные.