Литературная Газета 6302 (№ 47 2010) - [85]

Эта дрейфующая диалектика «леса» и «деревьев» или «локального – регионального – общероссийского» колебалась в согласии с «генеральной линией», прогибаясь под давлением очередной мировоззренческой ломки, но её фундаментальное ядро всё-таки сохранялось: сбережение этнокультурной множественности и в то же время надэтническая интеграция различий в контексте формировавшейся российской цивилизационной идентичности.

Один из видных представителей евразийского движения, уроженец северокавказского города Моздок К. Чхеидзе, в книге «Страна Прометея», впервые изданной в Шанхае (1932) и переизданной в Нальчике (2004), выразительно сопоставил европейский и кавказский способы выражения внимания.

При посещении европейского дома, из окна которого открывается вид «на тысячу дымящихся кровель», желательно откомментировать увиденное «шумным восторгом» вопреки тому, что вы вдыхаете «сложный состав бензина, копоти и пыли, называемый городским воздухом». Ваше молчание или недостаточная искренность будут восприняты как вызывающая невежливость.

На Кавказе, продолжает Чхеидзе, хозяин приглашает гостей выйти на балкон его дома, чтобы увидеть, «как садится солнце за Эльбрус». Наблюдателя охватывает «нестерпимый восторг»: «Миллион окровавленных ангелов с грозно поднятыми огненными мечами несётся по вечереющему небу». Но если вы не сдержали «вырывающийся крик» или стали «с ужимками» рассуждать о красоте Эльбруса, то вас могут принять «за особу, которая по роковой случайности носит на голове не платок, а папаху». Финальная сентенция проясняет неординарную психологическую реакцию: «…предполагается, что каждый имеющий глаза – видит. И каждый, живущий под небом, разумеет, что есть красота».

За различными типами восприятия стоят различные культурные традиции, но у Чхеидзе несовместимость культурных трафаретов не приобретает фатальную предзаданность. Констатация различий как таковых не становится последним словом. Книга открывается чередой вопросов: «Что такое культура? Что такое поле? Что такое «культурное поле»? Чем отличается культурное поле от дикого?». Отсутствие сдерживающих начал в борьбе за выживание, когда каждому кустарнику или дереву «кажется, что мир существует лишь для него…», – опознавательный признак дикого поля и девственного леса. Культурным или возделанным лес становится «после того, как между деревьями были установлены отношения взаимного признания права на жизнь…» и «счастье одного из них не строилось непременно на несчастье другого». Огромная разница между дубом и берёзкой, но «перед Небом они равнодостойны в своём стремлении шириться, расти и цвести».

Проявленность неравноценных, но равнодостойных различий – питательная почва диалога как взаимопреобразующей встречи особенного с особенным.

Диалог, как писал С. Аверинцев, «выражает золотую середину между изоляционизмом и всеобщей унификацией». Золотая середина или столь важная для судеб каждой литературы взаимодополняемость «суверенности» и «коммуникативности» нередко оспаривается под знаком такой абсолютизации различия, когда идея диалога радикально опровергается. Статья А. Мелихова «Конфликт иллюзий» поначалу подкупает трезвостью взгляда на бессмысленную эксплуатацию «межкультурного диалога». Но потом вашим вниманием безоговорочно овладевает настойчиво акцентированный мотив «страха одной культуры перед другой». Нагнетаются однотипные в своей парадоксальности умозаключения: «национальные культуры не сближают, но, напротив, наиболее остро разобщают нации», «…тесное соприкосновение культур всегда бывает гибельным как минимум для одной из них», «…чем больше народы соприкасаются, чем лучше узнают, тем сильнее и раздражают друг друга».

Принцип естественной дистанцированности культур друг от друга гипертрофируется настолько, что тотально устраняется фигура собеседника, в роли которого может выступать другая культура. Разрыв духовных связей и упразднение диалога становятся чуть ли не единственным условием самосохранения этих культур. Есть и такой аспект, в статье не обозначенный, но реально существующий. Неоднократно подтверждённый историей факт: риторика культурной самоизоляции, какой бы талантливой она ни была, неизбежно вовлекается в логику воспроизводства межнационального конфликта как его предпосылка.

В книге «Мы жили рядышком с Граалем» балкарского прозаика Б. Чипчикова нет никакой нарочитой артикуляции различия как визитной карточки идентичности и в то же время исконные ценности своего народа неопровержимо дают знать о себе в психологических нюансах, ментальных тонкостях, в поведенческом стиле героев. В повестях «Там, где будет стоять дом», «Нерестились рыбы в свете лунном», в виртуозно написанных рассказах «Джантуган», «Возвращайся свободным!», «Бэлла» многомерная мысль автора, что называется, неевропейских кровей разомкнута в пространство современных нравственных коллизий и экзистенциально значимых вопросов, «удерживая» характерность национального бытия, неповторимость «местного колорита». В поисках определения авторского метода можно сослаться на творческий неотрадиционализм, сопрягающий современную культуру письма и мышления с этическим потенциалом «поэтического консерватизма». Последнее словосочетание – из давней работы А.Н. Веселовского «Прометей в кавказских легендах и мировой поэзии». Рассматривая тему слияния греческого мифа о Прометее с местными преданиями о скованных титанах-страдальцах, учёный выделил бессмертие народной памяти или поэтический консерватизм, сберегающий тысячелетиями духовное богатство народа, в том числе память о прикованном к кавказским горам Прометее.