Литературная Газета 6297 (№ 42 2010) - [14]

– Мы беседуем с вами в дни писательских встреч…

– Да, сейчас – писательские встречи, традиционные, уже 15-е по счёту. Кстати, мне очень важно, что Ясная Поляна не делает разовых, «пшиковых» проектов, у нас нет задачи как-то привлечь внимание прессы, пропиариться… Спокойно, методично, из года в год, собирая людей, связанных с литературой, искусством, наращиваем плодородный слой. Как гумус наращивается за годы и десятилетия, так происходит и с писательскими встречами. Может, в какой-то момент показаться, что они идут по накатанной колее, что большинство приезжающих – одни и те же, но всё равно всегда заметно, что вдруг в какой-то момент происходит какой-то качественный скачок, начинается более серьёзный разговор о Толстом, более серьёзный разговор о жизни, более ответственное отношение приезжающих людей к слову, которое они здесь произносят. Произнесённое здесь тоже собирается в сборники, ежегодно издающиеся, и мне кажется, что в какой-то момент мы сможем вынуть, вычленить из 15 лет какую-то жемчужину настоящую и отдельно издать экстракт наиболее яркого, интересного, прозвучавшего за эти годы в Ясной Поляне.

– Что дальше в планах музея и его директора?

– В дальнейшем мне предстоит участвовать до конца ноября… Только представьте! Мне предстоят поездки в Италию, Англию, Германию, в США, в Мексику, во Францию, ещё раз в США, в Аргентину, Португалию, Китай…

– Все эти поездки связаны с юбилеем Толстого?

– Да! И везде предстоят какие-то выступления, лекции, интервью, участие в конференциях. Очень серьёзные конференции планируются в Нью-Йорке, специальный фестиваль, посвящённый Толстому, – в Калифорнии. Памятные вечера пройдут в Буэнос-Айресе, Лиссабоне и так далее. То есть мир действительно сегодня отдаёт дань памяти Льву Николаевичу. Как и мы – теми событиями, которые происходят и будут ещё происходить в Ясной Поляне… Надеюсь, всё происходящее привлечёт и внимание нашего, отечественного читателя к творчеству, биографии Толстого. Надеюсь, и новый фильм «Последнее воскресение» – привлечёт внимание к этой исторически важной дате: 100-летию ухода и смерти великого русского писателя и мыслителя.

Беседу вёл Александр ЯКОВЛЕВ

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии:

Высшая степень сосредоточенности

Литература

Высшая степень сосредоточенности

Имя Сергея Яблоновского (1870–1953), популярного журналиста, театрального и литературного критика, поэта и эссеиста, сегодня известно немногим. Родившись в Харькове, в раннем возрасте он печатал злободневные фельетоны, публиковал стихи, прозу, театральную критику.

В 1901 году стал соредактором газеты «Русское слово». Помимо занятий журналистикой Сергей Яблоновский руководил литературными «вторниками», был председателем Общества деятелей периодической печати и литературы, членом Партии народной свободы. После революции активно выступал против большевиков, предпринял попытку освобождения Николая II и был приговорён к расстрелу. В 1920 году эмигрировал.

В Париже писал для газеты «Общее дело», берлинского «Руля», бухарестской «Нашей речи» и других изданий, сотрудничал с «Русской мыслью». Верный политическим убеждениям, Яблоновский состоял в Парижском комитете Партии народной свободы, выступал в Русской академической группе, был членом Союза русских литераторов и журналистов в Париже.

У меня никогда не было самоуверенной и дерзкой мысли – отправиться к Льву Толстому: прежде всего мешало благоговейное отношение к гению и человеку, переросшему всех современных людей. Не позволяло сознание, что к нему и без того стремятся люди со всего света, по большим и малым поводам, подчас и вовсе без всяких поводов, только для того, чтобы поставить его в известность, что в таком-то городе живёт Пётр Иванович Бобчинский. Отнимать у Толстого своею персоною время мне представлялось почти кощунством. А затем: при всём благоговении к Толстому я никогда не был толстовцем, меня никогда не захватывали… нет, не идеи, а те пути, которыми он старался провести их в жизнь. Чужд я был и его религиозных исканий.

Для чего же я отправлюсь? Слушать, что он говорит, и делать вид, что я со всем соглашаюсь? – я для этого слишком искренен; возражать ему? – я недостаточно глуп, чтобы не понимать, что со всеми моими мыслями и взглядами он тысячи раз встречался и в личных беседах с людьми, и в тех самых книгах, которые вырабатывали мои взгляды; что было бы совершенно нелепо думать, чтобы я мог внести хотя бы самую ничтожную… поправку, что ли, в тот склад мыслей, убеждений и выводов, над которыми он так страстно, своими огромными силами, работал с младенческого возраста. Сказать ему: «Позвольте мне, Лев Николаевич, посидеть в уголку, послушать, как вы говорите с другими, дайте посмотреть на вас»? – это было бы слишком претенциозно. И ещё было одно соображение: мне казалось, что Толстой, писавший только о том, что он считал самым важным, и только тогда, когда не мог не писать, переделывавший десятки раз каждую свою фразу, должен с невольным и, может быть, вполне заслуженным презрением относиться к нам, журналистам, пекущим свои ежедневные статьи как блины. Как бы ни были мы искренни, как бы ни переживали то, о чём пишем, как бы ни откликались только на то, что нам действительно дорого и кажется важным (такое счастье выпало на мою долю), всё-таки поспешность писания, касание подчас недостаточно крупных и серьёзных тем – всё это не может не мельчить и заставляет стыдиться, когда подумаешь о тех, кто вынашивает своё остающееся вечно жить творчество.