– Сколько заплатишь-то? – будто почувствовав, о ком думаю, спросил он. – А, снеговик?
Морщась, залез пальцами в карман, вытянул какие там были бумажки. Оказалось – две сотни, полтинник, несколько десяток.
– Триста есть, – ответил, пряча их в кармане пальто; две десятки на ощупь отделил от пачки.
Водила снова хмыкнул:
– Не щедро. Я соляры с тобой на больше нажгу, ещё и на вызов опоздаю.
– Больше нету, – заныл я вполне искренне. – Честное слово. Говорю же, ограбили. По голове ударили и – из машины. – Я потрогал голову и сразу почувствовал в волосах липковатое. Посмотрел на руку – на ней осталась бледно-красная, смешанная с растаявшим снегом и сукровицей кровь. – Вот, – показал водиле.
– М-м, убери… Бухой был?
– Ну да…
– Всё празднуете.
– Врагу бы не пожелал такого праздника… Жена изменила. То есть – узнал, что другого, ну, любит…
– А ты хлопнул дверью и нажрался. Так?
– Ну да…
– Звиздюлин бы ей ввалил, и все дела. А теперь лечиться замучишься. – Водила кивнул на мои руки. – Да и рожа. Эх-х, не завидую.
Зданий по бокам становилось всё больше, воздух – светлее. Вот вроде и МКАД… «Бычок» забежал под виадук и, развернувшись, остановился.
– Всё, дальше не поеду, – снова помрачнел водила. – Там гаишники, да и некогда… Доковыляешь вон до заправки, вызови «скорую». Меня только не впутывай. Не надо.
– Да, – буркнул я, открывая распухшими пальцами дверцу, – спасибо.
– Деньги-то давай.
Я вытащил мокрые мятые купюры, сунул водиле, кое-как сполз на землю. «Бычок» сразу же дёрнулся прочь.
– Урод, – сказал я, – мне же в больницу надо.
Постоял на одной ноге, не представляя, как доберусь до заправки. Она находилась метрах в трёхстах. Подземный переход вдобавок…
– Сволочь, гнида, – повторил я и пошёл, нет, запрыгал – правая нога под коленом болела, а ниже не чувствовалась. Опираться на неё было невозможно и страшно.
Передыхая в подземном переходе, я достал мобильник, посмотрел время. «01:27». Чёрт, ещё каких-то пять часов назад я сидел на диване, тыкал кнопку переключалки, сыто скучал. Потом вот этот самый телефончишка оповестил о получении эсэмэс, я, дурак, взял, открыл, прочитал. И понеслось. И вот я где-то на МКАД, обмороженный, с разбитой башкой, без паспорта, без денег, без своего телефона. Без жены… Вот так вот – хлоп! – и всё перевернулось. И покатилось в чёрную яму.
Когда-то я посмеивался над американскими фильмами, в которых показывали магазинчики при заправках. Вечно там что-нибудь происходило, в этих магазинчиках, они вообще стали неким киношным штампом – к заправке подъезжает автомобиль, человек идёт купить банку колы или, наоборот, некий полуживой добредает, и тут-то начинается… А теперь я сам оказался подобным персонажем.
Впрыгнул в магазинчик в обледенелом пальто, со слипшимися волосами, распухшей, перекошенной мордой. Навалился на стойку, захрипел, задыхаясь:
– Вызовите «скорую»… Скорее… – И сам достал телефон. – Какой здесь адрес? Скорее… А?..
Вместо ответа девушка-продавщица закричала:
– Серёжа! Серёж, иди сюда!
Из подсобки или откуда там появился здоровяк в синей бейсболке. Он вполне мог выкинуть меня за дверь – «нам не нужны геморрои!», – но всё же помог. Усадил на стул, вызвал «скорую». Правда, когда положил трубку, посоветовал пока никому не говорить, что меня избили, ограбили.
– Потом заявишь, в больнице. А то нас тут затрахают допросами. О’кей?
Я кивнул. Я уже был на всё согласен, лишь бы меня быстрее стали лечить. С ногой творилось страшное – она уже не вмещалась в штанину, носок натянулся, напоминал валенок…
Минуты – я то и дело смотрел на часы в мобильнике – ползли изводяще медленно, цифры менялись с небывалой, нереальной неспешностью. Раньше я часто курил гашиш, люблю футбол – я знаю, что такое протяжённость минуты. И никогда она не длилась так долго, как в этом магазинчике. Пять минут протекли, как несколько часов…
– Извините, – заговорил я, измученный, добиваемый этой медленностью, понимая, что с каждым вязким мгновением моя плоть, оттаивающая, киснет, как мясо из холодильника на солнечном подоконнике; и нужно было что-то делать. – Извините… – Я вспомнил, что при обморожении нужно пить чай. – У вас чаю не будет?
– Вон там, – сразу отозвалась девушка за прилавком (Сергей снова исчез), – в автомате. Десять рублей стакан. С лимоном – двенадцать.
Говорила таким тоном, словно я зашёл сюда из тёплой кабины и сейчас, выглотав горячую сладкую жидкость, снова в неё залезу. А я ведь… «Идиотина!»
Боясь, что мои пальцы лопнут, как наполненные водой презервативы (в школе мы кидались такими «капитошками»), я достал оставшиеся две десятирублёвки. Поднялся, подскакал к аппарату и нажал «чай». Сунул купюру в щель. Щёлкнуло, зашипело. Внизу стукнул пластиковый стаканчик. Я наклонился.
– Подождите, – голос от стойки (следила, значит, за моими судорожными движениями), – он медленно наполняется.
Голос звонкий, юный, правильный. Такая типичная тина двухтысячных: честно отрабатывает смену, чётко знает свои опции, с людьми вежлива, но неожиданностей пугается, начальничку Сергею не даёт, пятьдесят процентов зарплаты вносит в семейный бюджет…
