Литературная Газета 6289 (№ 34 2010) - [23]

На 67-м году жизни скончался известный тверской писатель, переводчик старинных рукописей, журналист, общественный деятель Владимир Исаков.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Химик и лирик

Литература

Химик и лирик

ВЛАДИМИР КОСТРОВ – 75

21 сентября отмечает юбилей знаменитый русский советский поэт, драматург, переводчик Владимир Костров. Стихотворения, принёсшие ему известность, начали появляться в печати более полувека назад.

Ещё будучи студентом химфака МГУ, Костров немало времени уделял поэзии, посещал литобъединение университета. В 1961 году Кострова приняли в Союз писателей СССР. Позже, оставив работу инженера-химика, он окончил Высшие литературные курсы при Литинституте им. Горького. В 80-е был секретарём Союза писателей Москвы, заместителем главного редактора журнала «Новый мир», много переводил, редактировал авторитетную антологию «Русская поэзия. XX век». Уже тридцать лет ведёт поэтический семинар в Литинституте им. Горького и председательствует в Международном Пушкинском комитете.

 – Владимир Андреевич, в ваших интервью вы часто говорите, что выросли на русской классике. Что вы включаете в это понятие?

 – Классика – это то, что живёт вечно. И к какому бы направлению ни принадлежал прозаик или поэт, если он пишет качественное, высокое, сильное произведение, то оно сразу классикой и становится. Качественное произведение, в том числе принадлежащее модерну, сразу становится образцом, с которым другие должны согласовывать свои отношения. В поэзии со времён античности, а может быть и раньше, ничего существенного не произошло. Поэзия, как говорил Гегель, есть высшее искусство духа. Поэтому нет смысла обращаться к физиологии или, скажем, психиатрии. Поэзия есть выражение некоторого исторического духа. Такое ощущение, что есть огромное живое существо, которое живёт тысячелетия. И мы – часть этого существа. Мы как бы обмениваемся с ним некоей информацией. Мы говорим о себе, стараемся остаться в этом мире, преодолеть смерть, а оно посылает нам импульсы в виде классической поэзии.

 – А какой автор позволил вам почувствовать связь с этим существом?

 – Может быть, это Бог. Я не знаю… (Задумывается.) Ну, во-первых, конечно, Пушкин, во-вторых, Лермонтов. Если мы собираемся представить себе что-либо бессмертное, проще всего, как я говорю своим студентам, прочитать «Белеет парус одинокий…» или, например, «Горные вершины…». Восемь строк, перевод Гёте, а на самом деле это, конечно, самостоятельное произведение Лермонтова. Или, предположим, романс «Гори, гори, моя звезда». Это бессмертное произведение – и с музыкой, да и без музыки тоже. Пока живы русский народ и русская история, это произведение будет жить.

 – В юности вас увлекли поэзия и химия. А почему сначала химия вышла на первый план?

 – Честно говоря, я не знал, что в Москве существует Литературный институт, и, поскольку вторым увлечением была химия, поступил на химфак МГУ. Вы знаете, у науки и поэзии много общего. Огромное количество совпадений. Ну, во-первых, настоящая поэзия и настоящая наука требуют абсолютной внутренней честности. Когда человек в своих стихах кривит душой, это всегда заметно. Во-вторых, и поэзия, и наука основываются на художественном образе или метафоре. Вот, предположим, в физике есть понятие «атомы Бора». Это всего лишь метафора, но она очень точно работает, помогает в описании процессов. Что бы мы ни захотели узнать, мы должны сначала создать метафору и посмотреть, совпадает ли она с действительностью. Весь мир вращается на метафоре, поскольку только так происходит познание.

 – А есть у вас достижения в химии?

 – Я впервые в мире синтезировал класс веществ, первыми членами которого являются дитретичные алкилметаны с тремя четвертичными атомами углерода. Об этом был доклад на Менделеевском съезде, руководителем была Роза Яковлевна Левина, а я был дипломником. Потом, работая на заводе в Загорске, я участвовал в процессе совершенствования поляризационных плёнок, на которых работают плоские жидкокристаллические телевизоры, часы, 3D-кино.

 – Как воспетый вами в стихах идеализм сочетается с материализмом науки?

 – Вообще-то учёные тоже идеалисты. Они ищут идеальные истины в природе. Поэтому – я идеалист. Много наговаривают на советское время. Да, были страшные и горькие события, но были и великие. Например, в СМИ не пропагандировалось зло. Оно существовало, но им не гордились. Да, мы были тогда доверчивы, нас поймали на наивности. Да и сейчас ловят, обещая свободу, демократию. А свобода и демократия есть только в поэзии. В поэзии все равноправны: и пастух, и граф, и наследник престола. Из разных сословий, национальностей поэзия выдвигает людей, которые высказывают важное, действенное и нужное человеку.

 – Как проходила творческая жизнь в литобъединении МГУ?

 – Литература в наши молодые годы занимала огромное место в жизни: и классика XIX века, и советская классика, которая может быть представлена на равных с произведениями дореволюционной поры. Мы стремились к чтению, к познанию через литературу. Писали очень многие. Я вышел из литературного объединения МГУ, которым руководил поэт Николай Старшинов. Многие из нашего выпуска стали знаменитыми авторами. Например, Наталья Горбаневская, Сергей Есин, Дмитрий Сухарев – замечательный поэт и учёный. Литература нам компенсировала несовершенство жизни. Она давала нам то, что Блок называл «тайной свободой», представление о возможной высокой жизни – футуристической и, быть может, идеалистической. На занятия приходили поэты: Юлия Друнина, с которой мы дружили, замечательный фольклорный светоч Виктор Боков, Евгений Евтушенко. Тогда поэты не чванились, не просили денег. Всё было очень демократично.