Литературная Газета 6275 (№ 20 2010) - [34]

– Зоя Алексеевна, а вы помните первый бой, в котором пришлось участвовать? Ведь Невский пятачок – это легенда в обороне Ленинграда, вы – живая легенда этого пятачка.

– Первый бой не забудешь никогда. Перед боем комбат собрал всех командиров рот и начальников служб, в том числе и меня, поставил задачу – взять Арбузово, – рассказал, кто, где и как должен действовать. Мне сказал: «Если хоть один раненый останется на поле боя, ты знаешь, что бывает за невыполнение приказа». Наступило утро. Зелёная ракета – это значит приготовиться, занять исходные позиции. Подошёл ко мне комиссар, спрашивает: «Страшно?» Я ответила, что страшно. Он тогда отстегнул фляжку: «Глотни». Глотнула. Я до этого водку никогда не пила, но ничего не почувствовала. Тут взвилась красная ракета. Пошли цепями, и я тоже. Повалились раненые и убитые, и началось светопреставление, земля дрожит, дым такой, что в трёх метрах ничего не видно, всё ухает, рвётся. Мы бегом, перевязываем, оттаскиваем тяжелораненых в укрытие: кого на себе, кого на плащ-палатке. Руки у меня были по локоть в крови, но паники не было, всё переживали в себе. Вынесла раненого комбата, его тотчас же заменил другой офицер. И так до темноты, атака за атакой. Арбузово не взяли. Остатки батальона остановились недалеко от немецких траншей. Раненых из укрытия нужно переправить на тот берег. Лодки стояли на Неве, дырявые. Немцы заметили переправу, начали стрелять по ней. А я стою и говорю себе: «Бей, сатана, всё равно не уйду». Стою, смотрю в бинокль, как лодка доплывает. Потом вторая атака. Всё повторилось.

– Вы были ранены на передовой под Арбузово. Как это было? Расскажите, если не тяжело вспоминать.

– Первое ноября. Перевязываю раненного в голову бойца, а сзади разорвался снаряд, раненого убило, а меня тяжело ранило в грудь, живот и руку. Потеряла сознание. В сумерках кто-то наступил мне на руку, от боли пришла в себя. Застонала: «Пить». Надо мной склонились четыре моряка. Один говорит: «Тебе нельзя пить», снегом провёл по губам. Другой говорит: «Перевяжи её, она вся в крови. Куда тебя отнести?» Я говорю: «Под мост». В нашей полковой санчасти меня перевязали и на носилках в лодке переправили на другой берег. А тут обстрел. Лодка никак не может причалить к берегу, ткнётся – и обратно. А уже снежок выпал. Я и говорю: «Ребята, так вот уже земля, чёрная», – встала и шагнула за борт, да и с головой в Неву. Меня вытащили, по-русски обматерили и, мокрую, отвели в землянку к понтонщикам. Подошла грузовая машина, выгрузили снаряды, посадили меня в машину и отвезли в госпиталь 2222, в больнице Мечникова. Очнулась я уже там.

– И вот там-то вы и стали «принцессой».

– Нет, это было после второго ранения, а пока я лежала в блокадном госпитале. Истощённые сотрудники госпиталя еле ползали. Нам давали баланду с парой бобов и один сухарь в день. Раны не заживали, я с каждым днём становилась всё слабее. И тогда я решила сбежать в свою дивизию. Штаб её находился на улице Герцена, 67. Заячья шапка лежала у меня под подушкой. Я нашла в заборе дырку и пошла в чём была. Долго-долго шла, попала под обстрел, посижу, отдохну и снова иду. Дошла. Начальник штаба, майор Толкачёв, как увидел меня, так и ахнул: «Виноградова! Ты жива!» Вызвал начальника сандивизиона, им был тогда майор Скрипник. Тот: «Виноградова! Ты жива? А мы твоей матери похоронку послали. Нам твои документы принесли. Значит, долго будешь жить, теперь мы из тебя артиллериста сделаем!» А я их прошу сообщить в госпиталь, что я не дезертировала. Всё они уладили, меня переодели, принесли котелок пшённой каши. Такой она вкусной оказалась, я сразу всю её съела. И на душе потеплело – у своих.

– А я вот подумала о вашей матери, каково это ей было – получить похоронку. Когда вы «воскресли» – это, конечно, радость непередаваемая, счастье. А перед этим?

– Что поделаешь? Война! У меня ведь и младший брат Борис погиб под Белой Церковью. Был пулемётчиком, второй номер. Несмотря на близорукость, рвался на фронт, на передовую, из десятого класса пошёл добровольцем. Мама в слёзы, а он: «Зойка воюет, а я что? В тылу должен быть?» Такая вот судьба. Мы же росли в другое время. Нашими идеалами были Чапаев, Анка-пулемётчица, Павка Корчагин. Нынешняя молодёжь их и не знает, наверное.

– Да, конечно. Вот если бы сейчас, не дай бог, пришлось снова пройти через такие испытания, даже не представишь, что было бы. И так в ушах звенит от наших лжепатриотов, что и Ленинград нужно было сдать Гитлеру. Так что ваши воспоминания тем ценнее и тем нужнее, что это правда жизни, тяжёлая, невыносимо трудная, жестокая, но правда, искренняя правда очевидца и участника событий. Но вернёмся к тому времени. Стала Зоя Виноградова артиллеристом?

– Сижу в штабе, Толкачёв вызвал двух офицеров, сказал им: «Вам по пути, отведёте эту девушку в Сертолово – там формируется артиллерийский полк». Я ослабела, они потянули меня за руки. Кое-как дошли до места назначения. Там была санитарная часть. Шагнула я через порог и упала. Вот тут мы и встретились с Ниной. Она тоже была направлена в эту часть после ранения и контузии. Это была 23-я армия, смеялись мы, – невоюющая. Блокада, голод. Бойцы истощённые, многие вообще не поднимались. Дистрофия, кровавые поносы… Они еле ходили, держались за стенки, умирали на нарах.