Литературная Газета 6273 (№ 18 2010) - [40]

Жанна ОНОПРИЕНКО

[email protected] 16

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии: 13.05.2010 01:10:54 - Вера Александровна данченкова пишет:

присоединяюсь и прошу передачу про Н.Коржавина.

Война Никиты Михалкова

Киномеханика

Война Никиты Михалкова

Противоречивые заметки

Премьера «Предстояния» вызвала бурю. Подспудно копились боль и недовольство, любовь и ненависть, сгущались тучи народного обожания, негодования, неприятия сегодняшней жизни и оплёвывания вчерашней, и все они, разнонаправленные, вдруг сошлись на фильме Никиты Михалкова – его могучая фигура их притянула, столкнула, и вдруг рвануло так, как никто не ожидал. Попробуем разобраться в этом природно-народном явлении, и в первую очередь в фильме, который, полагаю, больше, чем фильм, и больше, чем о войне.

А всего иного пуще

Не прожить наверняка –

Без чего? – Без правды сущей,

Правды, прямо в душу бьющей,

Да была б она погуще,

Как бы ни была горька.

Александр Твардовский

ЦЕЛЬ И ЦИТАДЕЛЬ

Михалков вступил на совсем новую для современного российского кинематографа территорию – территорию эпического кино (которую он называет большим стилем). Конечно, «12» уже прорыв в этом направлении – с новым киноязыком, с новой куда более яркой, острой, театральной, но почти всегда психологически оправданной манерой актёрской игры, с новым дыханием и охватом, а главное, с новым чувством современности. Михалков оттолкнулся от великолепного наработанного прошлого: кружевной, трепетной, несколько «инфантильно дачной» стилистики таких его шедевров, как «Механическое пианино» или «Обломов», да и отчасти «Утомлённые солнцем-1». И в нашей на глазах теряющей мужскую стать отчизне и в уж совсем безысходно упадочном, бесполом кинематографе появилось «взрослое, мужское» кино. Но…

«Великий фильм о великой войне»… Самонадеянный слоган возмутил многих – его авторы не учли усложнившихся отношений зрителей к Михалкову ввиду его неизменной близости к трону, к насельникам которого относятся, видимо, тоже не так однозначно, как хотелось бы, и ввиду чрезмерно частого появления Мастера на телеэкране. То парадно, вероучительно победительного, то беспардонно самоуничижительного, как в «Перисхилтоне». Там его приход был похож на то, как подвыпивший камергер спустился в людскую, стал балагурить с дворней, давал кучерам дёргать себя за бакенбарды и дошутился до того, что они его чуть не высекли.

Итак, долгожданная кинокартина, чрезмерно, до отторжения рекламируемая (содержание фильма и методы его продвижения, как кинопродукта, находятся в непримиримом противоречии), наконец вышла на экраны… Но не вся, а только половина! Представьте, вы пришли в театр на спектакль, вам показали первый акт, вы в смешанных чувствах, многое непонятно, вы спрашиваете, чем всё завершится, а вам говорят: «Второй акт приходите смотреть, нет, не завтра, а через полгодика…» Вы остались без объяснения того, что было непонятым в первой части, без окончательной развязки, без разгадки заданных загадок, прояснения нестыковок и «непоняток» и без сокрушительного финального катарсиса.

Впрочем, нечего Бога гневить, во время просмотра первой части продолжения «Утомлённых» – слёзы накатывали не раз, и катарсисы случались. Меня, во всяком случае, в «Предстоянии» взволновало многое.

Продолжение «Утомлённых солнцем», конечно, задумывалось, как «наш ответ» Спилбергу – его известный фильм, как совершенно справедливо говорил Михалков, даёт неверное представление о том, кто на самом деле выиграл войну. Но новые «Утомлённые» отвечают не только на этот «вызов».

Фильм состоит из новелл-притч, не очень органично (что необычно для Михалкова) связанных друг с другом совершенно необязательным (так мне показалось после первого просмотра) сюжетом – выполнение героем Меньшикова задания Сталина: найти генерала Котова. История «гражданской войны» Мити Арсентьева с комдивом Котовым присутствует здесь на втором плане, уступая мощным, вполне самодостаточным вставным эпическим новеллам. Каждая имеет свою сверхзадачу и законченность, а также, если угодно, отдельную религиозную и, в хорошем смысле, «басенную мораль», иногда слишком отчётливо декларируемую.

Но, может быть, в этой отчётливости – осознанный протест против тотальной аморальности современного российского кинематографа, принципиально отвергающего и проповедь, и очистительный катарсис. Кинозрителя приучили за последние годы к совсем другим фильмам; лидеры проката – богопротивные «Любовь-моркови», «Самые лучшие фильмы» и прочие «Стиляги»… Народ, как выяснилось, сейчас к разврату гораздо более готов, чем во времена «Калины красной» или 15 лет назад.

Все ключевые эпизоды «Предстояния»: и «Переправа», и «Пионерлагерь. Дочь за отца», и «Красный крест», и «Крещение на мине», и «Кремлёвские курсанты», и «Немцы в деревне», и «Чудо с «языком» в храме», и «Смертный час» – несут в себе евангельские смыслы, может быть, не сразу верно разгадываемые или понимаемые, – и они, конечно, безбожную часть аудитории в прямом смысле взбесили… Когда-то Маяковский наивно утверждал, что ругать спектакль можно, только посмотрев его трижды, то есть не отвергая с порога, а хотя бы совершив попытку понять законы, по всей строгости которых «надо судить художника». Нет, у нас «мочат» сразу после первого просмотра, а иногда и без него, удовлетворившись тем, что «Матизен напел». Суд без следствия, и пуля в затылок. Михалков ненавистен агрессивно-непослушному меньшинству самим фактом своего существования и к тому же успешного сопротивления тем либеральным «трендам», которые уже победили в экономике, идеологии и во многих видах искусства. Он один из бастионов (боюсь, из последних), которые не сдались. Он – цитадель, и он – цель. В него метят, но и он не промах.