Литературная Газета 6270 (№ 15 2010) - [41]

Я в отличие от Познера, сделавшего такое саморазоблачительное заявление, никогда не был коммунистом – членами партии были мой отец и дядя, вступившие в неё на фронте, что тогда не давало никаких привилегий и к тому же никаких шансов выжить в случае попадания в плен. Они преступники? По Познеру (и, кстати, Геббельсу) – да. Преступники миллионы героев войны, коммунистов и сочувствующих – таких, как мой беспартийный дед, рабочий Кировского завода, умерший в ленинградскую блокаду? В моей семье большевиков не было, но были репрессированные, однако все, кто мог носить оружие, в борьбе с нацистами воевали.

И вы их оскорбили, Владимир Владимирович. Подло…

Однако возьмём себя в руки и пойдём дальше по существу. Известный дипломат и партийно-государственный деятель СССР Валентин Фалин, который в перестроечные годы одним из первых заговорил о необходимости обнародования «катынской правды», в одной из наших радиобесед на РСН настаивал на том, что должны быть два одновременных процесса. Именно одновременных. По поводу гибели польских и советских военнопленных. Двигаться навстречу нужно вместе. Однако получилась однобокая «историческая память». Почему Познер не задал вопроса послу о 32 тысячах красноармейцев, погибших в польских концлагерях после советско-польской войны, о которых вспомнил Путин на траурных мероприятиях в Катыни? Эту войну, кстати, развязали не большевики. Воспользовавшись слабостью советской России, польские войска в 1920 году заняли западные Украину и Белоруссию, а также бо’льшую часть Литвы вместе с Вильнюсом, им удалось даже взять Киев (потом красные его отбили). Контрнаступление большевиков провалилось, и после крайне неудачного похода армии Тухачевского на Варшаву поляки захватили в плен более 100 тысяч красноармейцев. Они содержались в таких условиях (фактически без пропитания и медобслуживания), что пятая часть из них «без суда и следствия» погибла от голода и болезней. Не говоря уже о тех, кто был казнён по тем или иным причинам польскими спецслужбами. «Разгрузка лагерей» в разных странах проходила по-разному. Кроме того, в польском плену содержались офицеры царской армии, к которым относились точно так же, как и к красноармейцам. То есть речь шла не о неприятии большевизма, а о неприятии русских вообще, если уж вспоминать слово, не раз возникавшее в речах польских политиков в связи с Катынью, – «геноцид».

Уважаемый посол в «Познере» много и правильно говорил о правде, лжи и исторической памяти. В связи с этим вспомним слова нашего премьер-министра о «мести Сталина и согласимся с тем, что «историческая память» в СССР о режиме Пилсудского была в конце 30-х очень свежа. А также память о том, с какой мстительной жестокостью проводилась политика ополячивания украинцев и белорусов на захваченных Второй Польской Республикой территориях…

Любой не ангажированный интервьюер непременно задал бы господину послу вопросы на эту тему. Они на поверхности. И о необходимости расследования причин гибели тысяч пленных красноармейцев, и об установлении соответствующих памятных знаков на местах, где располагались польские «лагеря смерти», и о необходимости совместного покаяния. И кстати, об отношении посла к такому, тоже отчасти мистическому, совпадению: у истоков

НКВД, расстрелявшего, если верить заявлениям официальных лиц, почти 22 тысячи польских офицеров, стояли тоже поляки: Дзержинский и Менжинский, уничтожавшие русскую элиту в масштабах, не сравнимых с Катынью.

И ещё. Сотни тысяч советских воинов отдали жизнь за освобождение Польши (возрождение польской государственности и спасение поляков как нации). Если бы не подвиг Красной армии, Гитлер окончательно уничтожил бы польскую интеллигенцию и превратил поляков в рабов. При всех, может быть, недостатках Польская народная республика была: да, просоветской, но польской, но республикой. Она, конечно, не стала полностью независимой (как, впрочем, и сейчас), но она была воссоздана. Может быть, хотя бы из благодарности к советскому народу, выгнавшему нацистов с польской земли, не стоит продолжать расковыривать полученные за нашу долгую, сложную совместную историю многочисленные раны, а сосредоточиться на сотрудничестве?

Полагаю, Ежи Бар был немало удивлён тем, что на Первом его расспрашивал журналист как будто не российского канала, а какого-нибудь иностранного, притом относящийся к России хуже гостя. Но и такой журналист, если он профессионал, обязательно задал бы многие из названных вопросов, а не навязывал бы свою точку зрения. В чём же дело? В том, что Владимир Владимирович не журналист. Он пропагандист. Причём старой партийной закалки, только партию он вовремя «переизбрал» (да и гражданство тоже). Савл стал Павлом? Не-а, скорее, наоборот: коммунистическая аскеза к христианству ближе нынешнего либерального атеизма.

Вспоминается фраза Довлатова: «После коммунистов я больше всего ненавижу антикоммунистов». Нашего импозантного, спортивно загорелого, модно бритого коммуниста-антикоммуниста, фактически назвавшего ветеранов преступниками, мы, конечно, вдвойне ненавидеть не станем, но изумимся его ненависти к стране с её «преступным» народом, которая в 1952 году приютила его, дала бесплатное высшее образование, работу по душе (пропагандистом на Иновещании) и т.д.