Литературная Газета 6248 (№ 44 2009) - [69]

Сразу видно, инструктор или спасатель, лоснится на солнце… Надо будет слегка утонуть… или парус освоить… или… или… Пощупала то место, где прежде талия была… Хмыкнула: эх, скинуть бы лет этак двадцать… и килограммов столько же…

Спортсмен поднялся с ложа. Неужели уйдёт?.. Парень воровато зыркнул, пружинно шагнул к соседнему лежаку, изогнулся и… стянул из плетёной сумки сотик. Приблизила ещё, точно — сотовый и… на кисти у большого пальца синий якорь наколот. Ещё раз зыркнул по сторонам и смылся…

Фу-у! Татьяну аж затошнило! Чур меня, чур! А вот бы уши развесила и попалась как кур в ощип.

Решила прогуляться, заодно обследовать местность. Пара минут — и вот она дефилирует вдоль многочисленных кафе-забегаловок. Выбрала маленькое симпатичное, села под полосатый тент в парусиновое кресло. Отпила ледяной воды из высокого стакана.

И тут из-за барной стойки выплывает официант, будто океанская шхуна. Грудь колесом, кожаные сандалии на босу ногу, пламенно-красные шорты, кхм… хорошие такие шорты, белоснежная майка, тёмные кудри в тугой конский хвост собраны. Двухдневная щетина, как она любит, бакенбарды агрессивно-чёткие, прямо два вороньих клюва, бархатные глаза и яркие губы, в меру пухлые…

Ах! Да-да, снова — ах! Мятный холодок пробежал по спине…

Он протянул меню:

— Ола, мадам!

Она ему, чуть дрогнув ресницами:

— Ола!

Ну и что с этим делать? Буковки страшно незнакомые… Цифры — понятно, цена, а за что просят? Хоть плачь!

Танюха себе под нос:

— Так тебе и надо, мало шоколада. Нет бы языки учить, чёрте чем занималась…

И тут испанский мачо роняет через плечо:

— Там на последней странице по-русски написано. — На чистом, с чуть уловимым южным ароматом…

Познакомились. Оказалось — из Харькова. Кличка Борщ.

Много чего Татьяна увидела в Каталонии: и винные погреба Торрес, и замок Гала, и монастырь на горе Монтсеррат, и Таррагону, и… и…

Корриду, правда, проигнорировала. Да ну! Смотреть на убийство — характер другой иметь надо… Вылечить быка — это дело. А любоваться истязанием? Нет уж, без меня, пожалуйста! И не пошла.

Зато купила дорогущую прогулку по ночному заливу на катере. В программу входили ужин и танцы фламенко. Сказать, чтобы Таня фанатела от танцевального искусства — это вряд ли. Но приехать за тридевять земель и упустить шанс, не насладиться? Грех!

На море к вечеру поднялась рябь. Катерок болтало, дёргало и угрожающе трясло. Танюху прилично укачало, еле дотерпела до берега. Бесконечное небо будто окунули в проявитель, звёзды неторопливо появлялись одна за другой, пока не закрепились несметной серебряной кучей. Ужин подали на берегу. Между столиками прохаживались гитаристы и умасливали публику игрой на семиструнках. Между прочим, за хорошие деньги.

Девушки, наряженные по-каталонски, без устали разливали игристое вино. На огромном барбекю жарили цыплят.

Костёр долину вечера венчает

Рогами разъярённого оленя.

Потом на импровизированной сцене появился оркестрик. И покатило веселье! Таня сбросила босоножки, кинула перед собой рюкзачок и завертелась под самбу.

В танце над ней навис какой-то бледный худосочный тип с оскалом похотливого орангутанга. Два метра костей ломало, как в лихорадке.

Женщина попятилась и села на ближайший стул. И тут пожилая парочка, похоже, англичане, возмутилась. Чего они кричали, она, конечно, не поняла, но что требуют отойти — догадалась. Хотела было извиниться, что, мол, села за их столик случайно и на секунду. Но тут мужчина замахал на неё руками так, будто от неё воняет или она заразная: «Раша! Раша!»… Танька разозлилась. А кто б не психанул?!.. Схватила стул и долбанула об пол со всей дури! Обожгла яростным взглядом его забегавшие глазки… Плюнула в сторону и отошла… Испортил, гад, настроение!

И вот наконец пригасили огни софитов и прожекторами отбили подмостки от зрителей.

На сцену выскочила группа артистов и замерла на мгновение, чтобы зрители успели их рассмотреть. И… вскинулись скрипки, затрямкали гитары в жарком переборе, защекотали маракасы, защёлкали кастаньеты синкопами.

Таня, подхваченная вихрем живой музыки и бешеной энергетики, увидела наконец то, что так жаждала увидеть: страсть. Страсть в первобытном виде!

Будто не люди это, а табун диких лошадей.

На передний план вышли семь девушек-чаровниц. Как багряно-вороные кобылицы, стройные, крепкие, переминаются с каблука на каблук. Пышные волосы собраны и перехвачены на затылке тёмными лентами. Потряхивают в возбуждении высокими конскими хвостами. Юбки — в пол. В нетерпении вибрируют подолы. Пламенные бесстыдные очи — прямо перед собой.

За ними семь мужчин — породистые жеребцы. На них — высокие брюки в облипку. Стоят, как вкопанные, сияют свободными белыми рубашками — глазам больно. Холка — чистый снег. Круп — смоляная масть. Шляпы надвинули по брови, волосы-гривы — по плечи, и только ноздри раздуваются.

Пауза…

Как жахнут музыканты, шляпы в стороны. И понеслось! Замельтешило! Каблуки-копыта, лязг зубов, волосы-гривы, подскоки-взбрыкивания. А то вскинутся на дыбы, застынут! Мгновение — и заржут агрессивно, призывно. То возьмутся кусать друг друга за шеи, то трутся потными боками, то обмякают в бессилии, то взлетают гордо. Возбуждение до мурашек во всех местах. Вот они — открытые инстинкты без ханжеских приличий.