Литература, 8 класс - [7]

Сколь достоин сожаленья унывающий влюбленный!

В день, когда решилось дело с солнцеликою царевной,

Боль души его сменилась светлой радостью душевной.

Он сказал: «Теперь все больше, с каждой встречей ежедневной

Буду я освобождаться от судьбы моей плачевной».

Ростеван по всей державе разослал такой указ:

«Тинатин на царском троне будет править вместо нас.

Пусть она сияет миру, словно царственный алмаз!

Дочь-царицу славословить приходите в добрый час!»

И сошлись к царю арабы, и приехали вельможи,

И Сограт, вазир любимый, с Автандилом прибыл тоже,

И, когда они воздвигли трон, устроенный пригоже,

Весь народ сказал в восторге: «Нет цены ему, о Боже!»

И когда на трон царевну царь возвел пред всем собором,

И когда ее венчал он дивным царственным убором, —

С царским скипетром, в короне, восхваляемая хором,

На людей смотрела дева вдохновенно-кротким взором.

И склонились перед нею все собравшиеся ниц,

И признали эту деву величайшей из цариц,

И ударили кимвалы[13], и, как крылья черных птиц,

Все в слезах, затрепетали стрелы девичьих ресниц.

Ей казалось: трон отцовский отдан ей не по заслугам,

Потому в слезах томился садик роз, взращенный югом.

Царь сказал: «Отцы и дети, мы царим здесь друг за другом.

Не отдав тебе престола, был бы я убит недугом!

Не томись напрасно, дочка! – он просил, увещевая. —

Ты теперь надежда наша, отдал все тебе права я.

Аравийская царица, будь правительницей края,

Мудро, скромно, прозорливо государством управляя.

Как бурьяну, так и розам солнце светит круглый год, —

Будь и ты таким же солнцем для рабов и для господ.

Царской щедростью и лаской привлеки к себе народ,

Помни: море не иссякнет, расточая бездны вод.

Щедрость – слава государей и премудрости основа.

Дивной щедростью владыки покоряют даже злого.

Есть и пить любому нужно, в том не вижу я плохого.

Что припрячешь – то погубишь, что раздашь —

                                                 вернется снова».

Поучениям отцовским дочь послушная внимала,

Светлым разумом без скуки в наставленья проникала.

Царь устроил пир веселый, веселился сам немало,

Солнце дивной красотою юной деве подражало.

И царица повелела вызвать дядьку-пестуна:

«Под печатями твоими сохраняется казна.

Сундуки открой с деньгами и очисти их до дна:

Дочь царя, своим богатством поделиться я должна».

Раздала все то царица, что своим считала сроду.

Всем – и знатным и незнатным – поприбавилось доходу.

Дева так и говорила: «Пусть родителю в угоду

Ныне все мое богатство будет роздано народу.

Открывайте кладовые, отпирайте все подвалы!

Выводи коней, конюший! Выносите перлы, лалы!

Ничего не пожалею!» И войска, наполнив залы,

На сокровища царицы устремились, как шакалы.

Как законную добычу завоеванных земель,

Всех коней они угнали, столь лелеемых досель.

И была похожа дева на небесную метель,

Чтоб любой ее дарами мог наполнить свой кошель.

Первый день прошел в забавах. Пили, ели, пировали,

Многочисленные гости властелина окружали.

Вдруг поник он головою, преисполненный печали.

«Что с владыкой приключилось?» – перешептываться стали.

Автандил-военачальник с добродетельным Согратом

Во главе иных придворных на пиру сидели рядом.

Увидав отца царицы странной горестью объятым, —

«Что с царем?» – они невольно стали спрашивать себя там.

И решили: «Наш владыка стал задумчив не к добру,

Ведь никто не мог обидеть государя на пиру!»

Автандил сказал Сограту: «Эту странную хандру

Постараемся рассеять: нам она не по нутру».

Встал Сограт седобородый, встал воитель, стройный станом,

Подошли они к владыке – каждый с поднятым стаканом, —

Опустились на колени на ковре золототканом,

И Сограт вступил в беседу с престарелым Ростеваном:

«Загрустил ты, царь великий! Взор твой больше не смеется.

Что ж, ты прав! В твоих подвалах даже драхмы[14]не найдется.

Дочь твоя свои богатства раздала кому придется.

Лучше б ей не быть царицей, чем с нуждой тебе бороться!»

Оглянувшись на вазира, усмехнулся царь-отец,

Удивился: как он смеет упрекать его, наглец.

«Одолжил меня ты славно, мой прославленный мудрец,

Но ошибся, утверждая, что арабский царь – скупец!

Нет, вазир, не эти мысли доставляют мне мученье!

Стар я стал, уходят годы, чую смерти приближенье.

Кто, скажи, теперь возьмется заменить меня в сраженье?

Кто сумеет в ратном деле перенять мое уменье?

Не дала судьба мне сына. Жизнь моя – сплошная мука.

И хотя привычна стала для меня земная скука, —

Сын сравнялся бы со мною, как лихой стрелок из лука…

Лишь отчасти Автандилу впрок пошла моя наука».

Слово царское услышав, улыбнулся Автандил,

Светозарною улыбкой всю долину озарил.

Пред царем потупил очи, был он молод, полон сил.

«Ты чему смеешься, витязь? – царь, нахмурившись, спросил.—

Разве речь моя безумна и достойна порицанья?»

«Государь, – ответил витязь, – дай сперва мне обещанье,

Что меня ты не осудишь за обидное признанье,

Не предашь меня на муки, не придешь в негодованье».

Милой дочерью поклявшись, что, как солнце, пламенела,

Царь сказал: «Не бойся, витязь, говори мне правду смело».

«Царь, – сказал отважный рыцарь, – предан я тебе всецело,

Но напрасно ты кичишься, недостойно это дело!

Я, твой верный полководец, только пыль у царских ног,

Но пускай решает войско, кто искуснее стрелок.