Лита - [81]

Дома я предупредил маму, чтобы мой телефон никому не давали. Я сам дам.

Неделю я просидел один, длинными осенними вечерами осмысливая. Было уютно и жарко. Я ходил раздетый. Я вообще не любил одежду. Первая дама, которая посетила меня в новом доме, в череде многих, была Вика. Она привезла вино, фрукты и полную сумку всякой всячины, объяснив, что мы будем праздновать новоселье. Через пару часов возник Марек и Вивьен, Иларион с дамой, Марина с Ирой и кто-то еще. Марек бросил в бой свои ресурсы, в результате праздновали мы три дня и три ночи. Что мы праздновали, я так и не понял. Да это и не было важно. Благо, комнат много, мы были не в тесноте и не в обиде, и всем хватило. Марек предложил, что он расколотит и снимет третий этаж. На что Иларион сказал, что притон можно устраивать на первом и втором этажах, для этого не надо расколачивать третий. Все долго смеялись. Потом чокались и пили.

Вечером Вика купает меня в ванне и моет губкой спину.

— Поразительно, что здесь сохранилась старинная ванна. — Ее грудь касается моей головы. Она в красивом шелковом французском лифчике и трусиках, подарки Алексея. Мне нравится наряжать ее, мне нравится одевать женщин. Я вздрогнул. Я одевал другую, замшевая юбка лепестками. Раз, забыв, она приехала в этой юбке ко мне. Я помог ей раздеться, снять пальто и не поверил своим глазам. Метнувшись на кухню, я схватил нож-тесак и, сорвав с нее юбку, стал располосовывать на части. Вонзая нож, как безумный.

«Я забыла, Алешенька, прости, я забыла».

Час спустя ее тело лианой обвивалось вокруг меня, умаляя о прощении.

— Алеша, почему ты вздрогнул? У тебя по бокам шеи как будто штыри торчат. Ты чем-то озабочен?

— Нет, тебе показалось.

— Я помассирую твои плечи и спину. Можно?

— Кинодива спрашивает простого грешного?..

— Не называй меня, пожалуйста, так, я хочу быть просто твоей девушкой. Ты же знаешь, а в кино я снимаюсь для мамы.

Она касается опять моей спины и скользит вдоль позвоночника. Вика не возбуждает меня так, как другие. Почему-то. Хотя возбуждает миллионы других — на экране.

— Ты все еще думаешь об этой бывшей девушке и твоем брате?

— С чего ты взяла?

— Так, показалось.

— А почему ты спросила?

— Извини, если я сказала что-то бестактное.

В эту ночь я не хочу, чтобы она оставалась у меня, и отвожу ее домой.

В институт на лекции я не хожу, а если меня и затаскивает Ирка, то совершенно не смотрю в ту сторону, где могу наткнуться на змеиную головку. После семинара меня ловит Света, дева-пава, и говорит:

— Алешечка, я слышала, что у тебя большая пустая квартира на Кировской.

— От кого же ты слышала?

— Птичка одна невеличка на хвосте принесла. Я могу помочь тебе заполнить ее.

Светочка — куколка, но развратная и учится в моей группе. Зачем ей диплом — непонятно, она и так доцент секса как минимум. Если не член-кор.

— Это в каком смысле, моральном?

— Ну почему же только моральном, Алеша, и физическом тоже.

Я улыбаюсь. Светочка:

— Я пока еще из плоти состою.

«И какой!» — думаю я.

— Итак? — Ее ореховые глаза смотрят на меня.

— Я должен приготовиться к такой важной гостье. Такому высокому визиту.

— То есть ты хочешь сказать, я должна ждать, пока цикл подойдет или фазы совпадут.

— Как вам угодно.

— Или попросту, когда настанет мой черед.

— Что-то в этом роде. Он давно настал, но мы учимся в одной группе, а там, где живешь…

Ошибок своих я никогда не повторяю.

— Ты хоть поколебайся чуть-чуть. А я тебе помогу…

— Что, удержаться?

— Нет, упасть!

Она улыбается недвусмысленно. Вот уж в чьих словах одна только правда, так в ее. Голая правда. Мы заходим на семинар.

Периодически Вика встречает меня у клуба «Каучук» на Плющихе. Иногда мне кажется, что знакомый воротник дубленки, купленной когда-то вместе, следует за мной через парк, но это мне только кажется. Такая кажущаяся жизнь. Я не желал, чтобы в институте знали, что я встречаюсь с актрисой кино. Ее и так постоянно узнают на улице. И вдруг я ловлю себя на страшной мысли: а что, если причина другая…

Время от времени я захожу на Главпочтамт и проверяю до востребования, куда мне пишут бывшие дамы из Сочи, Туапсе, Ялты. В этот раз я получаю одно-единственное письмо, в конверте, подписанном красивым, изящным почерком. Знакомо-незнакомым. Я раскрываю конверт.

«Алешенька, любовь моя…»

Я разрываю письмо на куски. Взбешенный, что она осмеливается ослушаться и писать мне.

Я хотел, чтобы она исчезла с этого белого света. Не слышать и не видеть, никогда. Это был последний приказ, тогда, в парке. Чтобы в голове этот период был пустым. Полость. Но раз (а то и два) в неделю я получаю конверты, подписанные красивым, изящным почерком. Я знаю, что в них яд. Я рву их, не читая, и тут же выбрасываю, чтобы даже не носить в кармане. Страдания души — как передать их. Они не передаваемы.

Они невыразимы словами. Сначала мне казалось, что Достоевскому это удалось. Перечитываю — но и ему это не удалось.

Через мою квартиру идут потоком. Каждую ночь другая. Я знакомлюсь на улицах, в театрах, в кино, где попало. Мне нужно совершенно забыться. Чтобы в голове не рассуждалось и не размышлялось. Ни одной мысли, никакой.

Девушки разные, разно-похожие. Я думал, что, меняя их постоянно, я как-то сбалансирую все происшедшее и стану уравновешенней, спокойней. Я не могу это выразить словами, как будто я платил по какому-то неоплаченному счету, и с каждой платой мне становилось легче, психически. Как будто я смывал с себя грязь — с каждой новой гетеркой. Я не считал, что изменяю Вике, так как у меня не было никаких обязательств перед ней, как и прав, она была в череде многих. Я встречался с ней раз в неделю и только потому, что знал, что она будет обижаться. Я не хотел ее обижать. И будет ждать моего звонка. Я не мог, когда меня ждали.