Лисья тень - [57]
– Окамэ-сан! – позвала Юмеко и протянула ему кулак. Между пальцами что-то блеснуло. – Возьми!
Ронин в замешательстве протянул ей руку, и она вложила ему в ладонь медный каэру. Незнакомец нахмурился, поглядел на монету и перевел взгляд на девушку.
– Что это? – спросил он.
– Крошка хлеба! – с улыбкой объявила девушка, поднимая свою миску.
– Странная ты девочка, – тихо проговорил ронин, а монета исчезла из виду еще до того, как он завершил свою мысль. – Но, черт побери, от дармовых денег я не откажусь! Удачи тебе в пути, куда бы ты ни направлялась. Она тебе точно понадобится.
Бросив на меня насмешливый взгляд, он развернулся и быстро ушел. Я не сводил с него глаз, пока одинокая фигурка не исчезла за поворотом, а потом опустился на скамейку.
– Ты ему так легко отдала мои деньги, – напомнил я.
Юмеко виновато улыбнулась.
– Gomen[30], Тацуми. Я верну тебе все, как только смогу.
Мне подумалось, что это весьма маловероятно, и я мысленно свыкся с тем, что уже не увижу ту монету.
– Да ничего, – бросил я и снова взял в руки свою миску. – Надеюсь только, что ты не будешь раздавать деньги всем ронинам, какие встретятся нам по пути в храм Стального Пера.
– Конечно нет. – Она покачала головой. – У меня этого и в мыслях не было. Мне просто… подумалось, что так правильнее всего поступить. – Она откинула волосы, вид у нее стал задумчивый. – Учитель Исао любил говорить, что даже самый крохотный камешек, если его кинуть в пруд, оставит круги, которые будут расходиться и шириться непредсказуемым образом. – Она немного помолчала, потом улыбнулась и тряхнула головой. – Конечно, временами мне от этого было совсем не сладко, например, когда я решала немножко подшутить над Дэнгой или Нитору. Последствия становились все серьезнее, потихоньку выходили из-под контроля, и в итоге все заканчивалось тем, что в зал для молитв пробиралась стая обезьян, а меня потом заставляли целый месяц драить веранду. – На ее лице отразилась то ли неприязненная гримаса, то ли улыбка, но потом оно снова разгладилось. – Теперь, когда его нет со мной, так хочется запомнить все, чему он меня научил, – тихо призналась она. – У меня такое чувство, что я вот-вот перестану понимать, что на самом деле важно, а что – нет. Мне совсем не хочется забывать о том, что поможет мне… не терять почвы под ногами.
Казалось, она хочет сказать что-то еще, но я ее не торопил. Мы медленно доели лапшу, а потом вернулись на дорогу и продолжили наш путь. Я вновь заметил ворону – на этот раз птица сидела на крыше полустанка и смотрела нам вслед.
– Тацуми, а чем тебе так не понравился тот ронин?
Я удивленно посмотрел на Юмеко. Мы оставили полустанок позади, и теперь нашему взору открылись крутые холмы, между которыми ютились фермы и домики с соломенными крышами. Пейзаж испещряли рисовые террасы, разбитые на склонах, между которыми сновали крохотные люди, трудящиеся на полях, что кормили всю страну. Мы с Юмеко шли в полной тишине, пока она не задала мне свой неожиданный вопрос.
Она с любопытством склонила голову.
– Ну, тот ронин, который нам встретился. Окамэ-сан, – уточнила она. – Вроде бы не такой он и плохой и от остальных людей ничем не отличается, разве что постоянно зовет себя псом. Но почему? Он что, на кроликов охотится? Или у него блохи?
– У ронинов нет хозяев, – пояснил я. – И чести. Они живут в позоре и потому вынуждены скитаться и выживать.
– У меня тоже нет хозяина, – напомнила Юмеко. – Был учитель, но он умер. Значит ли это, что и я живу в позоре?
– Нет. Ты простолюдинка.
– А что, простолюдин сильно отличается от ронина?
– Начнем с того, что у простолюдинов вообще нет чести, – сказал я. – В том смысле, что никто не ждет от них великих свершений. А вот ронины – это бывшие самураи, утратившие свое положение.
– Но людьми они остались теми же! – озадаченно заметила Юмеко. – Да, они потеряли хозяина и титул. Но разве это меняет их душу?
– Порой меняет.
– Но как?
– Кодекс для самураев – смысл жизни, – ответил я. – А честь для них превыше всего. И нет ничего важнее долга перед хозяином, перед семьей или кланом. Стоит им это потерять – и они превращаются в пустое место, становятся никчемными. В том числе и в глазах окружающих.
– Вот ты все говоришь: «они» да «они»… Но ты ведь и сам самурай, разве не так? – заметила Юмеко.
На это я ничего не ответил, а она, к счастью, не стала на меня давить.
Солнце уже клонилось к закату, когда мы прошли всю долину и углубились в очередной лес, который с каждым шагом становился все гуще. Узкую тропинку то и дело преграждали кусты, бревна и кривые корни, и нам приходилось обходить их или перешагивать. Над нами возвышались кедры, сосны и камфорные лавры, закрывая небо кронами; воздух стоял густой и неподвижный.
Мы поднялись на несколько ступеней по мшистой лестнице, по обеим сторонам от которой вверх тянулись высокие ветвистые стволы, и Юмеко застыла.
– Что-то не так, – проговорила она, настороженно оглядывая деревья. – Здесь слишком тихо. Даже птицы замолчали…
И тут из кустов стремительно вылетела стрела и вонзилась в ствол за моей спиной – я едва успел отскочить.
