— И ты им все скажешь, папочка? Значит, мы больше не будем богатыми?..
— Не будем, доченька. А говорить им нечего, — И он солгал ей, хотя эта ложь обошлась ему в целое состояние, — Это не золото. Оно только с виду как золото. Это пирит. В твоей коллекции камушков он тоже есть. Вот и все. Извини, Джоан, я наобещал вам много красивых вещей. Но это не золото, доченька. Оно ничего не стоит.
— Папочка! — всхлипнула она.
Он вздохнул и подумал: хорошо бы сейчас взять ее на руки.
— Послушай, доченька, все, что ни делается, все к лучшему, поверь мне. Не надо расстраиваться. Зато никто не будет прокладывать здесь дорог, строить зданий и долбить землю, и наш овраг останется цел и невредим. Не будет людей, обносящих колышками свои заявки на наших прекрасных холмах, срубающих наши деревья и вытаптывающих нашу траву. Это — пирит, доченька…
В шурф влетел ее крик:
— Но я вовсе не огорчена, папочка! Мне все равно. Я не хочу быть богатой!
Ее слова свинцом упали вниз.
— Мамочка сказала… Мамочка сказала…
Но Джоан либо задохнулась, либо промямлила это так тихо, что он не расслышал.
— Что сказала мама?
Что она предпочитает оставаться бедной? Что лучше жить с честным, но бедным человеком, чем с жадным до мерзости миллионером? Если нет, то рано или поздно время покажет…
Когда он заставил себя снова поднять глаза, Джоан уже исчезла, фонарик окончательно погас, и все было темно, кроме прямоугольника света над головой, похожего на вырванную из книги страницу.
В его руках зашевелился Кен.
— Дядя Боб… Это же все неправда. Это вовсе не пирит.
Мужчине, который держал его крепко, но осторожно, нечего было ответить.
— Я сохраню ваш секрет, дядя Боб. Я обещаю. Я никогда никому не скажу, даже маме. Вы мне нравитесь, дядя Боб.
Хью с ведром, в котором гремели молоток и ручное зубило, прошлепал мимо Джоан, с трудом взбираясь на холм.
— Ему это больше не нужно, — чуть не плача, сказала она.
— Что не нужно? — не понял ее Хью.
— Вот эти штуки. Ведро и то, что в нем. Это не золото, а пирит. Он только похож на золото. Папа просит позвать полицию, чтобы его вытащили.
— Ну да! — отозвался Хью, но не сразу, а только после того, как Джоан, спустившись с холма, вошла в дом и хриплым голосом несколько раз позвала мать… — Тогда Хью бросил ведро так, что оно загремело, и помчался к дыре.
— Эй, папа! — крикнул он. — Чарли Бэйрд ловит радужную форель возле Вури. Можно взять удочки для нас с Кеном?
В шурфе молчали.
— Эй, папа! Ты меня слышишь? Все в порядке?
— Слышу, сынок. У нас все в порядке.
Наступило молчание, а потом раздался довольно странный ответ:
— Спасибо, сынок.
Физиономия Хью сначала вытянулась, потом на ней появилось выражение озадаченности, и он принялся скрести голову не потому, что она зачесалась, а потому, что он не отличался большой сообразительностью, особенно при нынешних обстоятельствах.
— Эй, папа! Так как насчет удочек?
