Листья полыни - [64]

Десяток юркнул в лес.

— Назад, поспешаем, — выдохнул Зорко, чтобы криками не показывать степнякам, где же они на деле находятся. Ответные стрелы застучали по стволам, зашуршали, пронизывая листву, но вреда не причинили — слишком уж наудачу были эти выстрелы.

Два десятка всадников развернулись широкой дугою, но так, чтобы каждый удалялся от соседа сбоку не более чем на пять саженей, и они пошли нарысью, не набирая пока ход.

— Вижу! — воскликнул Кисляй.

Это был знак: первый, кто увидит преследователей, должен был об этом объявить, зане это значило, что и мергейты заметили их. После этого рассуждать уже не приходилось: Зорко обо всем предупредил еще поутру, и каждый сознавал, как должно себя вести, если бой повернется так или иначе. Дюжина из двух десятков, и в их числе Зорко, развернулись и, сколь могли, быстро кинулись на врага. Горькая удача получить в лицо стрелу поджидала каждого, но не всех из этой дюжины, и уловка оказалась верной: рядом с Зорко, в трех саженях ошую, упал с пробитым стрелой лбом Завид, ровесник Зорко, с которым он когда-то рыбачить вместе бегал на Светынь, к заводи. Упал, но ступнями в стременах зацепился, и льняные волосы его повлеклись по земле, подметая прошлогодние листья и мелкий сор лесной. Зато остальные десять были невредимы, и Зорко мог не шибко смотреть по сторонам: рубиться выходило один на один.

Он встретился со степняком, бывшим одного с ним роста, но уже в кости, жилистее. Каков был он годами, Зорко решить затруднялся: хоть и не были степняки все на одно лицо, как казалось в начале войны и как рекли многие венны по сию пору, а лета их на взгляд непросто было счесть. Только по седине и можно было узнать, вельми ли опытен воин аще не слишком. Если мергейт в волосах зимнее серебро носил, то сомневаться не приходилось, что перед тобой добрый воин. Мергейты в степях своих отродясь воевали, кочевье на кочевье, род на род, племя на племя, — иначе не получалось в степи жить. И когда доживал человек до седых волос, то не зря такое случалось: значит, видный был, чем-либо замечательный. Допреж всего, предполагалось, воинским умением не слабый либо хитростью великий гораздо.

Супротивник Зорко прятал думы свои за раскосыми узкими глазами, под длинными ресницами, каким чуть не всякая дева позавидовать бы могла. Росла у него редкая и скудная бородка, и усы пробивались-топорщились забавно. Нос приплюснут был, а лоб покат, и скулы торчали, а уши оттопыривались. Зорко не боялся врагу в глаза смотреть перед схваткой: у вельхов так учили. И хоть смотрел венн не через оберег свой волшебный, а простым взглядом, а выходило, что смущал тем врага. Не всякого, но иные поддавались. Поддался и этот. Как завороженный воззрился он на Зорко, можно подумать, в смелости поставил себе не уступить. Зорко тем временем не мешкал, показал, будто уходит с конем влево, чтобы десницей способнее рубить было мергейта длинным легким мечом для конного боя. И едва тот, моргнув, взор чуть в сторону повел, дабы предвкусить, что венн делать станет, и поверил, саблю для ответного удара занося, тотчас Зорко велел Серой — ногами одними пошевелив — идти не влево, а одесную. Лошадь послушно все сделала, да так, что не вдруг заметно было, как это она сначала чуть вбок пошла, а потом уж и морду и круп развернула. И явился Зорко мергейту вовсе не с той руки, с какой тот ждал. Пока степняк саблю на другую руку перекладывал, Зорко десницу с мечом вперед выбросил и наискось чуть, от левой руки к правой, и лицо мергейту располосовал. Да так, что тот если не от раны, то от боли превеликой тут же и быть перестал.

Зорко поставил Серую на дыбки и разом развернулся к врагу спиною. Первый ряд мергейтов они остановили, дали понять, что сила здесь, а далее уже надо было лишь за собою их увлечь. И помчался Зорко назад, прочь, уже Серой своей не жалея, потому что увидел, как Неустрой, Кисляй и Саврас во встречном бою преуспели, и еще двое преуспели, двое в сече завязли и теперь вырваться из нее уже не могли — доля их была здесь лечь, а двое и вовсе повержены оказались степняцкими саблями. Те восьмеро веннов, что во втором ряду встали, еще из луков выстрелили сквозь лес по мергейтам, вослед немногим веннам теперь полетевшим, как волки за лосем по зиме бегут пластаясь. Одна или две стрелы своего достигли, а дальше лишь на коней да на заячьи увертки уповать приходилось.

Зорко со своими двумя десятками всадников дважды путем от поляны до Нечуй-озера проехал, все показал, как от мергейтов бежать надлежит, все приметить велел, и теперь не нужно было раздумывать, дорогу выбирая. Все известно было, как идти, дабы покороче и так, чтобы на сук острый или ветку низкую не наткнуться.

Однако в сече не все так складывается, как первоначально мнится.

Зорко гнал Серую так нещадно, как можно было только не щадить родное существо. Приникал к гриве, гладил, шептал несусветицу в лошадиное ухо, стискивал бока лошадиные мягкими сапогами и то и дело назад оглядывался. Оглядывался, и мало было радостного в том, что позади видел. Мергейты, пусть и ошеломлены были внезапным броском на них из лесной чащи, не таковы были, чтобы не разглядеть, сколько ж на них врагов напало. А уж гнать бегущего кочевники умели. И травить умели, догнавши. Одно пока выручало: не степь вольная кругом легла, а лес вздыбился.