Листья лофиры - [77]

… Мы снова в машинах. Промелькнула долина пересохшей реки, заросшая галерейным лесом из акаций и пальм, живописные группы бандиагарок, добывавших воду в ямах, вырытых на песчаных участках русла, промелькнул маленький амбаровидный, с белым католическим крестом на крыше, храм божий, прилепившийся к околице Бандиагары, и джипы, уверенно набирая скорость, понеслись по песчаниковому плато в сторону знаменитого уступа, носящего то же название, что и город, оставшийся позади.

«Страна камней»! Точнее, чем это сделали древние арабские писатели, наверное, и невозможно определить страну догонов. Не россыпи курумов, подобных сибирским, господствуют в рельефе, не частые выходы скальных пород, что не так уж редко можно встретить в горах или на плоскогорьях; страна догонов — сплошной камень, обычно плотный, монолитный, лишь по краям невысоких обрывов разбитый трещинами. Поверхность каменистого плато покрыта «пустынным загаром» — непробиваемо твердой коричневой латеритовой коркой… Южнее, в Гвинее, например, где больше дождей, формируются рыхлые латеритовые породы, придающие красно-кирпичный цвет земле. Но здесь, у границ Сахары, дождей слишком мало, чтобы размягчить выветренную породу, и соли, поднятые на поверхность солнцем, образуют под его лучами железисто-глиноземный сплав, не поддающийся никаким сельскохозяйственным орудиям… Французский географ Лакруа назвал латериты «тропической болезнью горных пород». Как и со всякой болезнью, с ней можно бороться, ее можно победить с помощью растительности, накапливающей в почве перегной и прекращающей образование латеритов… Но непрерывное выжигание растительности человеком лишь способствует развитию болезни.

Последнее относится ко всем сухим тропическим районам, а что касается плато Бандиагара, на котором выпадает осадков меньше, чем в Москве — всего около шестисот миллиметров в год, — то на нем растительности особенно трудно бороться за существование. Песчаники — плотные, всегда бедные влагой, — плохой субстрат для развития жизни, и растительность на них всегда скуднее, чем на других породах. На Тянь-Шане, в ущельях Терскей-Алатау, по характеру растительности безошибочно можно определить, какими горными породами сложены два соседних участка склона: если растет лес из ели Шренка, — значит, гранитами; если полынь и ковыль, — значит, песчаниками.

Здесь, на однообразном, с редкими останцами плато, жизнь борется за свое место под солнцем, используя слабости «противника». Как ни крепок бронированный шлаковой латеритной коркой песчаник, но и он разрушается, и его раскалывают трещины, отделяя слой от слоя, и он обращается в груды камней, и он крошится, вновь превращаясь в песок. И там, где монолитность пластов нарушается, там уже торжествует жизнь, там, укоренившись в трещинах, растут акации, там торчат среди развалов пучки злаков и ершики кустов; а в понижениях, куда сносится ливнями мелкозем, целые заросли мимозы и тамариска прикрывают грунт… И все-таки рыхлого грунта мало, очень мало; наверное, поэтому и термиты строят на бандиагарском плато совсем крохотные домики: воткнутый в землю раскрытый перочинный нож почти в два раза превышает термитник.

И люди по-своему приспосабливаются к сложным природным условиям. Деревни догонов, подобно замкам средневековых феодалов, почти всегда стоят на возвышенных участках плато и кажутся их естественным продолжением. Баккори Трауре проносится мимо деревень, не сбавляя скорости: деревни сторонятся дороги, проложенной по относительно ровным участкам.

Впрочем, и расположение и архитектура деревень объясняются не только приспособленностью к местным условиям. По давней традиции они строятся ныне так же, как и во времена «охоты на людей», когда догоны и переселились в «страну камней». Их деревни — деревни-крепости, как бы обнесенные сплошной глиняной стеной сомкнутых плосковерхих домов, прикрытых остроконечными соломенными крышами зернохранилищ, которые соединяются сложенными из крупных камней заборами там, где по тем или иным причинам образовался просвет. Маленькие деревни — во всяком случае, их обращенные к дороге стороны — подчас не имеют даже ворот, и проникают в деревню по приставным лестницам, сделанным из наполовину стесанных, раздвоенных в верхней части стволов с зарубками-ступеньками; на ночь лестницы уносятся внутрь, за ограду. А из глиняных крыш, подобно консолям средневековых крепостей, торчат балки, поддерживающие свод.

Мы проехали немало таких деревень — Сахна, Сингарма, Дандоли, Гоголо, Комодижили, — и все они были выдержаны в одном стиле. И у каждой деревни неизменно встречались баобабы, более корявые и узловатые, чем в других районах Африки, но неизменные баобабы-кормильцы. Догоны сами посадили их среди глыб песчаника и потом заботливо растили, чтобы собирать в дальнейшем долгую богатую дань. Они, эти сухие, безлистные сейчас баобабы, удивительно точно вписались в суровый и несколько однообразный ландшафт песчаниковых плато с деревушками-крепостями.

А поля, естественно, занимают понижения, отвоеванные у мимоз и тамариска. На плато слишком мало растительности, чтобы систематически выжигать ее, и догоны поступают иначе, чем гвинейцы, сенегальцы или малийцы других районов страны: они нарубают хворост, складывают его кучками на месте будущих лунок и сжигают непосредственно на поле перед посадкой; мы видели немало таких, уже готовых к севу полей. У деревни Сахна мы попросили остановить машины у поля, покрытого небольшими глиняными холмиками; оказалось, что так догоны хранят корни маниока до следующего сезона дождей: под каждым глиняным холмиком лежит корень, который начинает прорастать с первыми дождями; хозяева же таким образом избавляются от необходимости строить специальные помещения для хранения маниока. Но я не представляю себе, чтобы так же можно было поступить в более южных и влажных районах: термиты или иные столь же прожорливые существа немедленно уничтожили бы доверенные земле запасы.