Листья лофиры - [33]

«Дамы и господа, — примерно так можно передать его речь, — я прошу меня извинить, но посетители моего ресторана никогда не спрашивают манго, потому что сколько угодно плодов можно сорвать на деревьях или подобрать прямо на земле, на тротуарах… Я не мог предвидеть, что вы захотите манго, но если дамы и господа располагают временем, я отправлю служителя на улицу собрать для вас манго…»

Удивительно, до чего не в почете ныне всяческие «королевские» титулы. Но судьба манго, вообще-то говоря, примечательна: ведь родина этого растения тропическая Азия, а некоторые виды его (не без помощи человека) так распространились по Африке, что плоды их по мере надобности подбирают на улицах, и они не имеют в глазах африканцев почти никакой цены…

Поскольку мы не «располагали временем», то в Киндии мне так и не удалось попробовать манго. Теперь же я убеждаюсь, что фрукт королевского достоинства по вкусу напоминает очень спелую кавказскую хурму. Манго не выдерживает дальних перевозок, и поэтому еще ни разу плоды его не попадали в московские магазины.

Шеф-директор полагает — и вполне справедливо, — что мы отдышались, отдохнули, и он может приступить к выполнению возложенных на него обязанностей: рассказать нам о Фриа. Шеф-директор садится в низкое жесткое кресло возле стола, рядом с ним устраиваются Арданов и Нейштадт. Шеф-директор кладет ногу на ногу, упирается локтями в подлокотники кресла и сцепляет перед собой руки. Говорит он не торопясь, обстоятельно.

Имя международному консорциуму — «Фриа» — дала небольшая деревушка племени фульбе, находящаяся в десяти километрах от предприятия. Само предприятие расположено на плато Кимбо, и так же — «Кимбо» — называется фабрика… Чем определялся выбор места для строительства?.. Прежде всего мощностью месторождения, затем близостью реки Конкуре, которая дает воду и может дать электроэнергию, а также тем, что плато Кимбо не было заселено и никого не нужно было переселять…

«Фриа» принадлежит смешанному капиталу. Сорок восемь с половиной процентов всех акций принадлежат американской компании «Олин-Мэтисон кемикл корпорейшен оф Нью-Йорк», той самой, что ведет разработки боксита и в районе Боке; двадцать шесть с половиной процентов акций принадлежат французской компании «Пешине»; десять процентов — английской компании «Бритиш алюминиум компани»; столько же — швейцарской компании «Индустри сюисс пур л’алюминиум» и пять процентов — западногерманскому капиталу… Центральное бюро консорциума находится в Париже. Администрация и технический персонал — французы. На строительстве работали, естественно, гвинейцы — их было до трех тысяч человек, но половину уже уволили, а остальных перевели на фабрику и в карьеры.

— Имеются ли среди технического персонала гвинейцы? — спрашиваем мы.

— О да, — отвечает шеф-директор и уточняет: — Среди младшего технического персонала. В период строительства на Фриа существовала школа повышения квалификации, которую окончили шестьдесят гвинейцев.

— По какому признаку отбирались учащиеся для школы? — на этот раз без предварительных извинений задает вопрос Нейштадт.

— Учащиеся были отобраны по психотехническому методу, — несколько загадочно отвечает шеф-директор.

Потом он продолжает рассказ о месторождении — о его запасах, о содержании глинозема.

Будет ли построен на Фриа алюминиевый завод?.. Пока компании намерены вывозить полуфабрикат, глинозем, — так удобнее… Впрочем, не исключено, что со временем будет построен и алюминиевый завод…

Шеф-директор смотрит на большие ручные часы и предлагает продолжить разговор за обедом.

Следуя за бежевым лимузином, в котором вновь устроились Нейштадт и мсье Анис, мы едем к одиноко стоящему бунгало. На свежем воздухе, под длинным соломенным навесом, накрыты для нас столы.

Бунгало стоит на открытом возвышенном месте, и ветерок приятно освежает. Неподалеку на дереве дремлют вотуры. Впрочем, это кажется, что они дремлют. Они просто ждут, когда повар выкинет на помойку какие-нибудь кухонные отбросы, и тогда они слетятся на пиршество. В тропических странах, уничтожая нечистоты, вотуры несут санитарную службу, и птиц этих никто не обижает.

На столе появляются небольшие металлические ведра со льдом, бутылки вина и тарелки с грудами розовых креветок. У нас раков как будто принято подавать к пиву, но здесь, в Африке, креветки вполне подошли и к вину со льдом.

Сейчас за обедом никто не тревожит шеф-директора специальными вопросами, и разговор становится всеобщим. Шеф-директор молчит, но молчит так, что Арданов в конце концов наклоняется ко мне и шепчет:

— Кажется, он понимает по-русски.

И Арданов спрашивает об этом шеф-директора.

Нет, он не понимает по-русски или, вернее, плохо понимает — отдельные слова, отдельные фразы.

— Мсье специально учил русский язык?

Нет. Шеф-директор окончил философский факультет Сорбонны, но русским фразам он научился в годы войны. Шеф-директор воевал с нацистами, попал в плен и несколько лет провел в концлагере, в котором сидели и русские. Он жил с ними в одном бараке, они вместе ходили на работу, и всех вместе их нацисты собирались уничтожить, но не успели: к лагерю прорвались советские войска. Некоторое время, до репатриации, шеф-директор жил среди наших солдат… Вот почему он понимает некоторые русские фразы, знает кое-какие слова.