Лиственница - [2]

Что за мальчик? Снежный вздор,

Сосен рыжие проделки,

Сплошь колючие иголки,

Бестолковый разговор.

О, хитреющий двойник,

Пересохшей палки-ёлки

И обманной белой белки

Неумелый ученик.

* * * * *

Черноголовка, 1971

Простуда

Память моя умерла.

Больно царапает рот

Острый осколок стекла.

Кровь по губе течёт.

Не загустела пока,

Капельку крови слизну

Кончиком языка

И проглочу слюну.

Боже, но как же так?

Рыбка в мутной воде,

Мой путеводный знак,

Исчезла, и быть беде.

Кто-то сюда идёт

По дырочкам потолка.

Что-то произойдёт,

Знаю наверняка.

А может, неясный страх —

Всего лишь мелкий испуг.

И рыбка бьётся в руках —

Жалобный влажный звук.

А что, если переплыв

Этот бездонный день,

Я выживу, полюбив

Мою смешную болезнь.

Тише, быстрей на дно,

В тонкую мякоть сна.

Кто-то чужой давно

Подслушивает у окна.

* * * * *

Черноголовка, 1972

«Тяжёлое расплывчатое солнце…»

Тяжёлое расплывчатое солнце.

Чужое слово – камешек во рту,

Воздушную тревожит немоту.

А день – густой, невероятно сонный.

И если я случайно не усну,

Ленивый пережёвывая полдень,

То мне, наверное, удастся вспомнить

С тобой не проведённую весну.

* * * * *

Черноголовка,1973

Описка

I

Тёмная важная ласка:

В глубинке осени тихой

Происходит тёплое утро,

Сладкая убылка на устах.

Ах, улыбка! Ну, сонный, глубый,

И людей войлочная прослойка…

Тсс… ты помнишь, как сегодня ночью —

Один? И молоточки фортепьяно.

II

То не случайная ошибка —

Ведь что ни скажешь – ошибёшься.

Так почему ж всю ночь боишься:

А вдруг отыщется лазейка?

III

Небеет, светло-серый днится,

И вся зелёная страна

В мои вливается глаза —

Kрылом махающая птица.

* * * * *

Черноголовка,1973

«Ласковый голод…»

Ласковый голод

Злую страну съест.

Красное солнце

Горький проглотит дым.

Только и радости

В вечернем озере дум

Едва услыхать

Чей-то беспечный свист.

* * * * *

Москва, 1972

Два стихотворения

I

Ранка замерзающего неба розовей,

чем самая студёная синь.

На лице у перепуганного мальчишки

губ распускающихся вспыхивает багряный куст.

Чем длиннее строка, тем дышать мне легче,

тем мой голос звучит ровней,

Тем сильнее я тебя помню. И так крепко люблю.

II

Я пробую спасти оставшееся,

не тронутое жизнью время.

И всё ищу себе пристанище,

как будто Бог мне не дал имени.

Как роза – небо остывающее;

пути к спасению неведомы;

Мои любимые – всякие люди, друзья, товарищи…

Я даже не смею спросить себя, где же вы?

* * * * *

Черноголовка, 1973

Между Остоженкой и Пречистенкой

Посвящается Рае Чернявской

Словно из холодной глубины

Выбираюсь из прозрачной тени,

Обступившей дом или растенье,

Влажным полукругом тишины.

Я сушусь у солнечной стены.

В голубом неясном отдаленье

Звуков золотистые сплетенья,

Как побеги гибкие, нежны.

Переулков ласковые сны,

Светлая безлюдность освещенья

Придают случайному движенью

Прелесть и степенность старины.

Тёмные дворы опоены

Застоялым воздухом забвенья.

И в своём глухом оцепененье

Прошлому торжественно верны.

«Здесь дома на слом обречены», —

В близоруком щурюсь сожаленье,

Но в спокойной ясности прозренья

Брызги слов – лишь капельки слюны.

В ожиданье смерти и весны

Я коплю целебные мгновенья,

Долгие бесцельные круженья

В переулках милой старины.

* * * * *

Москва, 1975

Восточные реминисценции

I

Очень люблю ребячливое чванство

Стариков, собирающихся у мечети.

Я довольно часто их встречаю,

Если гуляю по утрам.

Может статься, я пройду сегодня

Чуть далее по дороге, чем обычно,

И тогда обязательно случится

Что-нибудь, что изменит мои планы.

Например, пригласят узбеки

На ослике поехать на базар.

Или вдруг тебя я увижу…

Но подумай, кому это нужно?

Так что лучше уж поеду на базар

И куплю себе кисточку винограда.

II

Не вмешивайся в жизнь цветка —

Разбита синяя тарелка.

Пол в мелких глиняных осколках,

И пыльный привкус на губах.

И тут же началась тоска:

Я понял, как хочу домой,

Где жёлтый зной накапливается с утра,

Пока солнце ещё не вылезло из-за гор.

Хочу туда, где властвует Коран,

А улицы, как я, косноязычны,

Где люди смуглые доверчиво-двуличны,

И минарет нам в утешенье дан.

Туда, где слово тёмное мне горько вяжет рот

И с лихорадкою мешается жара;

Туда, где жизнь – лишь спокойная игра,

А небо в Индию, в Китай, меня зовёт.

III

Рифмую каждое первое слово со вторым.

Правой ладонью закрываю левый глаз

– И не могу удержаться от смеха:

До чего же моя мама делается похожей на китаянку.

Стоило ей каких-то полгода пожить в Самарканде,

Чтобы, приезжая в Москву, говорить: «Ну и дикость!»

Впрочем, всем известно: Средняя Азия – это ворота Китая.

IV

«В крестьянской Грузии дожди»,

– сказала бы Юнна Мориц,

а я вместо этого иду себе в серные бани,

смотрю как в переулке таксист раздавил курицу

и как свистят разъярённые курды,

как топят туристов в Куре деловитые горожане; .

я пробираюсь на рынок,

пропахший перцем тмином лакрицей и хмели-сунели;

пробую на вкус хурму орехи чурчхелу и спелые каштаны;

болтаю с продавцами на их тарабарском наречье;

и пока созревает вино моё в глубоких кувшинах

изображаю водопад в саду,

справа по выходу из тоннеля…

но никогда мне не стать красавицей Маргаритой.

V

Мораль чужого языка

Темна и необыкновенна,

Не потому ль столь благосклонна

Ко мне внезапная тоска?

И хоть я знаю как мне быть

С толпой навязчивых видений,

Лишь детством уязвлённый гений

Осмелится так поступить.

Забросив всё, он вдруг начнёт

Изучать небо над Самаркандом,