Листки - [4]

* * *

К чему стремиться? Разве не в праве мы спрашивать это, раз такой вопрос является у нас, — у животных такого вопроса нет.

* * *

К чему стремиться? К своему счастью. Но это не ответ, потому что мое счастье заключается в самом совершенном стремлении. Я ищу этого счастья.

Учить счастью других? Да, учить счастью других — это значит учить их самому совершенному стремлению.

В чем же самое совершенное стремление? Ужели в подчинении закону необходимости, в сознании его? И можно ли внешним объективным, научным путем познать его?

* * *

Не будут ли это одни бесконечные споры и теории. И можно ли подчинить себя ему на каждую минуту, каждый миг. Может ли он решить вопрос личной жизни?

Нет, самое совершенное стремление есть прежде всего путь свободы. Освобождение себя от всяких пут этого мира, от всяких необходимостей. Когда говорят о самопожертвовании, тогда любят его.

Сегодня я вскочил. Я лежал на траве, и мне вдруг так ясно представилась вся наша жизнь человеческая во всем ее темном ужасе, на всем пространстве земного шара. Народы расползлись по нему, как одно какое-то странное, но мелкое животное. Каждая клетка его живет и дышит, но все безвольно. И как смешны мне все эти их громкие разговоры, их речи на конференциях, в парламентах и в думах! Но они говорят, они кричат, они красуются; точно вправду они вершители судеб европейских и общечеловеческих! Но даже и речи их только бессознательное переливание мыслей из одного сосуда в другой — и мысли их текут в их мозгу, как соки в жилках растений!

* * *

Я прихожу к людям, и люди, как травы.

Где посеяны, там и растут. Одни в болоте, другие в канавах, а третьи в лесу.

Вот семьи, они как листья на одном стволе. Почему весной нужно переезжать на дачу, а зимой в город? Никто не спрашивает. Так разбухают почки весной на деревьях. Их корни ушли далеко в землю, вглубь годов, так делали их предки, уже омертвевшие клетки в стволе, так делали они в прошлом, в третьем и в десятом году, так значит и нужно. Вот и все.

Но сколько суеты у людей в этом! Все разговоры их наполнены этим. С утра до вечера. Так проходит день. Они точно только этим и живут, и до всего другого им нет дела. Бедные люди.

* * *

И вот еще почему ненавижу я свое писание[9], потому что оно отдаляет от меня свет, приближает к мертвой, пустой работе. Писание это — окостеневание всего живого.

* * *

Я чувствую, каким становлюсь мертвым, холодным к людям, когда пишу, потому что тут огненная лава, которая есть в душе, стынет и превращается в готовые камешки, которые очень красивы, но которые годны только для игры и для украшений.

И так стыдно, стыдно всякого писания, всякого слова написанного потому, что это забота о внешнем, забота о том, чтобы живая душа твоя и огонь сохранились в вещественном виде, как будто бы вещественное более вечно, чем лживое, не запечатленное слово и сама жизнь, и текучесть.

* * *

Писать это значит — не верить живому делу, душе, что каждый твой шаг, твоя мысль, твое слово положены перед Творцом и не пропадут в нем, а получат по заслугам[10].

1909

КОММЕНТАРИИ

Литературно-художественные альманахи издательства «Шиповник». СПб., 1909, Кн. 8. С. 36–48.

Одно время автор отказался от мысли публиковать данный цикл. Первоначально в первой половине 1907 г. он отдал его в журнал «Трудовой путь», однако позже в этом же году он написал редактору и издателю журнала B. C. Миролюбову: «Я окончательно и твердо решил это не печатать. <…> Не могу терпеть такой лжи, что будто это не я печатаю. <…> Все, что сказано в этих листках, даже уже теперь может быть сказано много лучше и продуманнее, не только для меня. И мне так пакостна та форма себялюбивая, любующаяся собой, в которой все выражено» (РО ИРЛИ. Ф. B. C. Миролюбова).

В рукописи цикл открывается следующим текстом:

«Бедные, бедные люди. Они перекладывают убийства с одних плеч на другие и думают, что тогда и нет убийства. Один издает законы, другой подписывает, третий судит, четвертый приказывает, пятый пишет, шестой учит, седьмой, запуганный, жалкий и безвольный, стреляет, а восьмой пишет книги об этом…

Нет, мы все, мы все одинаково виновны и все разговоры пока только игра…

Но во сколько раз мне ближе, мне милее братья, которые берут на себя всю ответственность, сами решают и сами делают то, что решили.

Бедные, отчаявшиеся братья! Но неужели они правы?!» (РО ИРЛИ. Ф. B.C. Миролюбова. Ед. хр. 185).

Данный текст публицистически излагает идею, в живых образах представленную в рассказе «Смертная казнь» (см. с. 176 наст. изд.). По-видимому, из-за этого он не вошел в опубликованный текст.

Цикл «Листки» остается в кругу идей цикла «У порога неизбежности». Но в «Листках» они разрабатываются в афоризмах, фрагментах величиной от одной строчки до полустраницы, создающих в совокупности пессимистический образ времени и человека. Невозможно освободиться от впечатления, что на этих текстах лежит отсвет стихотворений в прозе Тургенева «Senilia». Мы не знаем прямых свидетельств увлечения Семенова Тургеневым, но в начале века тургеневские стихотворения в прозе оплодотворили творчество очень широкого круга авторов самой разной эстетической и идеологической ориентированности (Зельдхеи-Деак Ж. Поздний Тургенев и символисты // От Пушкина до Белого. СПб., 1992; Пильд Л. Тургенев в восприятии русских символистов (1890-1900-е гг.). Тарту, 1999; Он же. В. В. Розанов об И. С. Тургеневе // Тыняновский сборник. S. 1.: Объединенное гуманитарное издательство, 2002. Вып. 13), и с возможностью влияния стихотворений в прозе на «Листки» необходимо считаться.