Листки из вещевого мешка - [46]

По случаю рождения первого ребенка я получил отпуск. В эту ночь было слышно слабое гудение бомбардировщиков по направлению к Мюнхену или Ульму, потом их гудение на обратном пути.

Тем не менее все это можно было вынести... Повиновение - наиболее удобный способ существования в годы великого ужаса: "Отделение, стой!", "К ноге!", "Отделение, направо!" И сначала. Положение нашей страны не могло быть слишком серьезным, это было утешительно, иначе нас обучали бы по-другому. Мы всецело доверяли нашим генералам. Инспекторский смотр, лейтенанту скучно осматривать лезвия наших карманных ножей или три швейные иглы и прочие принадлежности для чистки снаряжения, а если все в порядке, придумывать, к чему бы придраться, прежде чем перейти к следующему. Постоянная борьба с ярью-медянкой на нашем кожаном снаряжении. О другом металле для заклепок, видимо, и речи быть не могло: что оставалось бы тогда для инспекторского смотра? Не припомню точно, что изучалось в те полчаса после муштры и перед обедом, которые в приказе на день именовались теорией. Знаки различия офицеров? Да нет, что-то другое. Но что именно? Тактика офицерская тема. Я помню главным образом разрешение снять фуражку и даже закурить. Теория как своего рода пауза. Вообще-то рядовому следует знать хоть что-то из устава. Может быть, разъясняли чертеж редута? Инструкция Федерального совета о порядке страхования военнослужащих изложена в статье номер 10 в нашей солдатской книжке, задавать вопросы разрешалось: они либо вызывали смех, либо на них отвечали - кратко, но убедительно. Никаких разъяснений относительно международного статуса военнопленных. Это могло бы напугать людей. В конце занятия - шутка командира, затем: "Встать! Смирно!", перерыв на обед. Таким уж серьезным положение быть не могло.

Заблудившийся ночью в горах самолет. Ясно, что он искал посадочную площадку в Самедане, но она оставалась темной. Звездная ночь. Ниже, потом снова выше, он кружил и кружил - и исчез за ближайшей вершиной. Тишина. Я решил, что он разбился где-то над Албулой. Минут через пятнадцать я снова услышал его шум, он жужжал, как заблудившаяся оса. Я стоял на посту возле здания школы, где спали наши солдаты. Жужжание, потом световые сигналы. Заблудившийся англичанин? Дезертир на "Мессершмитте"? Затемненные деревни, черная долина. Знал ли пилот, где он находится? Один раз машина прошла совсем низко, но определить тип самолета мне не удалось. Вахмистр, когда я доложил о происходящем, счел, что нас это не касается: есть приказ охранять школьное здание, и все тут. Удивительно, ведь чем ниже над долиной кружилась машина, тем опасней это становилось для нее, пилот, знающий местность, никогда бы на это не решился. Временами я слышал только звук мотора. Выстрелов не было. Снова световые сигналы. Это продолжалось по меньшей мере час. А потом самолет больше не вернулся...

Естественная для Федерального совета, не смеющего испортить настроение Гитлеру, формула: "Тот, кто посягнет на нейтралитет нашей страны..."

Чтобы чему-нибудь научиться, будучи солдатом, я вызвался пройти курс обучения горнолыжников. Подъем и спуск по глубокому снегу в каске и походном снаряжении, спуск по канатной дороге над глетчером. Проводник-инструктор, не офицер, рассмеялся в лицо майору, который хотел видеть нас в строю: этим мы не занимаемся, господин майор, здесь дело серьезное, спектакль вы сможете устроить, когда люди спустятся вниз. Майор промолчал. Опасность лавин очевидна, и командир признает это, храня полное молчание.

Главное воспоминание о службе в армии - пустота. Память ищет события; трудно поверить самому себе, что может быть такая пустота. Но это так...

Профессор немецкой литературы, полковник, насколько мне известно, но теперь в штатском, наш разговор о К. Ф. Мейере *, который кончил в психиатрической лечебнице, и о Якобе Шаффнере *, перебежавшем к нацистам, и о моей "Андорре"; я не соглашался с его утверждением, что все дело в трудности жизни в малом государстве, но убедился: гуманист может стать полковником. Другой раз - Цюрих, "Кроненхалле", молодой отличный писатель в форме обер-лейтенанта, повод нашей встречи чисто литературный, форма ему идет, но зачем он делает вид, что она ему в тягость? Будь он простой солдат, ему полагалось бы в это время спать в казарме, а это было досадно. Фабрикант, собравшийся продать свой земельный участок, - майор, и у него, между прочим, есть еще одно владение в другом месте. Собственно говоря, с офицерами приходится время от времени встречаться. Любезный сосед, что часто приходит играть в шахматы, - врач, капитан медицинской службы. Это совсем неплохо. Бывает, что такие знакомства идут мне на пользу: у городского советника в учреждении, которое причиняет мне неприятности, есть товарищ по армейской службе, и он позаботился о разумной беседе втроем; один командует батальоном, второй - адъютант унтер-офицер в этом батальоне. Я был очень благодарен им обоим. Редактор по международным вопросам, который мог помочь мне советом по поводу одного предложения Рокфеллеровского фонда, так как был лично знаком с людьми оттуда, - подполковник, начитанный стратег. Один майор-архитектор, чтобы не вести на обеде с чиновниками только деловые разговоры, рассказал историю, как совсем недавно он был на маневрах веселый и энергичный человек, в этом я не сомневаюсь. Я сомневаюсь только в том, что наши с ним воспоминания об армии совпадут.