Лишний человек - [44]

— А когда осознал, бросился тебя искать, — продолжил Саша. — Вот зачем ты был ему нужен! Он надеялся все исправить и вернуть на свои места.

— Да. Наверное, ему понадобилось время, чтобы до этого додуматься. И вряд ли он был рад это признать, но деваться некуда. Мы оба замерли в том положении, в каком нас застал его фокус. И вернуть к прежнему состоянию его одного было невозможно. Надо было восстанавливать нас обоих.

— Он мог бы рассказать это нам, — нахмурился Саша. — Это было бы проще всего! Мы бы все вместе нашли тебя и…

— Ага, конечно! — Ваня сердито фыркнул. — Как бы он нам это рассказал? «Ой, вы знаете, ребята, я тут слегка перестарался и стукнул Сёму по голове так, что он теперь сам себя не помнит…» На этом месте я бы сам его стукнул по башке так, что тут бы все и кончилось!

— Он мог бы рассказать не тебе, а Саше. Саша поумнее, и никого стукать бы не стал, — заметила Вера.

— Не знаю, не знаю, — задумчиво протянул Саша. — Не могу за себя поручиться. Но слушайте, тогда вообще все понятно! Если он знал, как все вернуть на свои места, то он просто подстроил все вот это. И действительно шел к этому моменту с самого начала, просто мы не понимали… Получается, надо было вышибать клин клином. Или как это… минус на минус дает плюс. Сёма должен был сделать то, что противно его природе: исцелить своего врага и вернуть ему разрушительную силу. А Всемуконец, который не выносит музыку, мог сохранить свою жизнь и суть только под ее воздействием. И это, видимо, вас обоих так шокировало, что вы от потрясения снова стали сами собой.

— И он опять использовал для этого меня, — сказал Алекс, который упрямо не поддавался общему радостному оживлению. — Он знал, что из всех вас я один хотел его убить. И придумал спровоцировать нападение на себя… с помощью этого дурацкого ружья! А я-то удивлялся, что он так легко меня к себе подпустил, пока целился в вас. А он специально, он и не думал уворачиваться. Ему надо было подтолкнуть Сёму, чтобы он включился. Я опять был пешкой в его руках. И… я теперь убийца.

— Ты был под его влиянием, — сказал Сёма. — Сейчас ты свободен. Все кончилось. И теперь ты знаешь, как это бывает, и будешь осторожен.

Он наклонился и подобрал с пола нож.

— Но это что же, получается, если все теперь стало как было… — Ваня растерянно огляделся, словно в поисках улик, но, похоже, все действительно стало как было. — Получается, и наши суперспособности должны вернуться?

— Думаю, уже вернулись, — кивнул Сёма. — Можешь проверить.

— Только, будь добр, ничего тяжелого не поднимай, — попросила Вера. — И это… потише, ладно? Чтобы народ опять не сбежался.

— Ладно, — согласился Ваня, переходя на шепот. — Можно и потише.

И действительно замурлыкал чуть слышно:

Parla più piano e nessuno sentirà,

il nostro amore lo viviamo io e te,

nessuno sa la verità,

neppure il cielo che ci guarda da lassù.[8]

Со стеллажа у стены соскользнула банка краски и медленно поплыла по воздуху. Люша, которая стояла между Ваней и стеллажом, охнула и отбежала подальше, да и остальные опасливо посторонились. Но банка благополучно пробралась между ними и опустилась в заботливо подставленные Ванины руки.

— Прекрасно, — сказала Вера, без особого, впрочем, энтузиазма. — Остальным предлагаю поэкспериментировать попозже. А сейчас…

Дверь за ее спиной распахнулась, и на пороге возник Дима.

— А, вы тут еще? Там этот, из охраны который, сейчас камеры будет проверять. Ну, кто выходил-выходил. Бардак у них там… — он осекся и во все глаза вытаращился на Сёму.

Сёма все еще держал в руках нож.

— Это вы чего тут? — Дима попятился и перевел взгляд на Ваню, который нежно прижимал к груди банку с краской.

— Это… ну, ты же нас с репетиции выдернул, — быстро сказала Вера.

— А зачем вам на репетиции нож?

— Да вот подумываем, может, пусть Онегин Ленского не застрелит, а зарежет? Как тебе идея?

— А краску зачем взяли?

— А это для ссоры на ларинском балу.

Дима чуть пошатнулся, шагнул к скамейке, уселся на нее и вытер лысину платочком.

— И что, они там на балу будут друг друга краской поливать? — он недоверчиво хмыкнул.

— Нет, это мы просто мизансцену обсуждали, а краска под руку подвернулась. Они не краской будут, а… это… ну, то есть…

— Брусничной водой, — пришел на помощь Сёма. — Как это там было… Боюсь, брусничная вода мне не наделала б вреда. Такой реверанс в сторону литературной первоосновы, понимаешь?

— Именно, — подхватила Вера. — Именно так. Ленский совсем теряет голову от ревности, хватает со стола кувшин и выливает Онегину на голову.

В глазах у Димы блеснула искорка понимания.

— Э, мать! Да ты, я смотрю, переутомилась. Отдыхать надо. Жара еще эта… все с ума посходили, ей-богу.

14

Люша любила солнце и жару, и единственная из всех не жаловалась на затянувшееся лето. И чего люди ноют? Нет бы порадоваться! Вот придет зима, и начнет пить из них жизненные соки, и в квартире будет сушь от центрального отопления, а носы у всех будут мокрые, и надо беречь горло от простуды и делать прививку от гриппа, и терпеть перепады температур на тридцать-сорок градусов при перелетах. Но Люша и зимой не ноет. Характер не тот. Вообще, если подумать, она очень милая и покладистая. Просто не позволяет людям совсем уж обнаглеть и сесть ей на голову. Но это же нормально! А как еще?