Лишённые родины - [60]

Зачем пани Анеле об этом знать? Или сын так ей намекает на переменчивый характер нового императора? Мол, лучше лишний раз не напоминать о Булгарине, еще неизвестно, как всё обернется в следующий момент?

Февраль на исходе; девятого марта в Минск съедутся помещики, мещане и купцы на контракты. Будут продавать, закладывать и выкупать имения, судиться и рядиться, разговаривать о ценах на хлеб, водку, шерсть, лес, смолу, голландское полотно и китайский чай… Разве можно это вынести женщине с истомившимся сердцем? Пани Анеля снова велела всем домочадцам собираться и выехала в деревню. И что же — на крыльце их встречал сам пан Бенедикт! Он возвратился только накануне.

За эти четыре месяца Булгарин ужасно переменился: похудел, поседел, постарел лет на десять. Веселость его исчезла; он больше не шутил, был молчалив и мрачен, никуда не выезжал и никого не принимал; ходил, как бирюк, с ружьем вокруг дома или по опушке леса. Сына не отпускал от себя ни на минуту, словно не мог на него наглядеться; играл с ним, даже спать укладывал в одной комнате с собою. Пани Анеля плакала тайком, опасаясь тяжелой болезни. Такая меланхолия и мизантропия, отнюдь не свойственные ее супругу, могли быть следствием разлития желчи, а ей совсем не хотелось овдоветь в другой раз…

Однажды в Маковищи пришел стрелец — проситься на службу — и привел с собой охотничью собаку. Хмуро выслушав управляющего, пан Бенедикт сказал:

— Человека не надобно, а собаку куплю: собаки не изменяют и не торгуют своею породой!

ХIII

Петербург… Зачем ему в Петербург? Там сейчас холодно, сыро и уныло, от свинцовой Невы и черной Мойки поднимаются густые туманы, проникают в легкие и скапливаются там в виде жидкости, мешая дышать (так объяснил доктор Беклер), а у Понятовского недавно вновь был тяжелый приступ удушья после прогулки по берегу Немана. Нет, он поедет в Рим, как и собирался. Зайдет в церковь Санта-Мария-Маджоре на Эсквемелине, похожую на двуликого Януса своими разными фасадами, поклонится святому вертепу — яслям младенца Христа, застынет в немом восхищении перед древними мозаиками… Посетит церковь Иисуса, где покоится прах Игнатия Лойолы, — наглядно показывающую, что внутренний мир важнее внешнего лоска; именно по ее образцу строили все иезуитские храмы в Речи Посполитой… Может быть, если хватит сил, поднимется по Лестнице Пилата в Санкта-Санкторум… Хотя вряд ли он сможет взойти на коленях на все двадцать восемь ступеней… Да и полученное таким образом отпущение грехов не исправит последствий его ошибок, совершенных в земной жизни…

Орден иезуитов, опору папства, распустил в 1773 году Климент XIV — ради примирения с Францией и Неаполем и восстановления власти над Авиньоном и Беневенто. Авиньон сейчас в руках французских республиканцев, которые национализировали всё церковное имущество, запретили все монашеские ордены, кроме тех, что занимались благотворительностью и образованием, и велели духовенству принимать гражданскую конституцию, вызвав в Церкви новый раскол. Папа Пий VI эту конституцию осудил, пригрозив анафемой, но слишком поздно и слишком вяло. Фактически он умыл руки, бросил французское духовенство на произвол судьбы, лишив его моральной поддержки, предоставив каждому решать самому: покориться новым властям или сопротивляться им… Он, Станислав Август, сначала призвал всех своих подданных покориться, а потом не мешал им сопротивляться. Они с папой — два сапога пара…

Эльжбета не хочет в Рим, она уговаривает его принять приглашение императора Павла. Урсула тоже хочет в Петербург. Она вместе с матерью (старшей сестрой Понятовского, Людвикой), мужем и тремя детьми с прошлого лета живет у него в Гродно: на жизнь в Варшаве у них не осталось денег. Вишневцы вместе с дворцом заложены и перезаложены, а Урсула не допускает и мысли о том, чтобы потерять это имение, и надеется на милости нового российского императора, чтобы вернуть его себе. Ведь именно в Вишневцах останавливались «граф и графиня Северные», то есть цесаревич Павел с супругой Марией Федоровной и частью своего двора, совершая в 1781 году вояж по Европе. Урсула тогда всего полгода, или около того, как вышла замуж за Михаила Мнишка, разведясь с Винцентом Потоцким. Для этого пришлось запрашивать разрешение Его Святейшества, ведь Мнишек — ее двоюродный брат. Как, впрочем, и Потоцкий… Станислав Август специально приехал в Вишневцы из Варшавы. Бывший дворец Вишневецких Мнишки переделали в «малый Версаль» с точной копией знаменитой зеркальной галереи на первом этаже и садами, спускающимися к реке тремя каскадами. Стены апартаментов были увешаны портретами предков и историческими полотнами; разумеется, Павлу не преминули показать картину, изображающую коронацию Димитрия и Марины Мнишек в Москве… Обед на полторы сотни персон, грандиозный бал… Высокие гости собирались пробыть всего пару дней, а в итоге прогостили целую неделю. Павлу тогда было двадцать семь лет, он грезил о престоле, узурпированном его матерью, и вел откровенные разговоры с Понятовским. А его супруга как-то раз, показывая Урсуле свои бриллианты, надела ей на голову свою диадему, а затем, шутки ради, увенчала ею Мнишка. «Я принимаю это как предзнаменование!» — воскликнул Мнишек под общий смех и тотчас понял, что сморозил глупость… Императрица тоже ласкала Мнишков, понимая, что это еще один крючок, которым она сможет зацепить Понятовского. Она собственноручно возложила на Урсулу орден Святой Екатерины… А на Гродненском сейме граф Михаил Мнишек, маршалок великий коронный, отказался подписывать акт о разделе Речи Посполитой и подал в отставку. Станислав Август остался один на один со своим позором… На должность Мнишка заступил Фредерик Мошинский, которого потом чуть не повесили в Варшаве во время восстания;