Лишённые родины - [19]

В каждом крупном городе офицер брал конвой до следующего: боялся разбойников. Беглые из рудников и заводов часто соединялись с местными дикими ордами и нападали в глухих лесах на купеческие караваны, а долго ли и впрямь кибитки с сундуками перепутать? Узнав об этом, Городенский стал мечтать о нападении разбойников: нога уже почти зажила, ушел бы с ними, — но офицер, словно прочитав его мысли, объявил, что имеет приказ в подобном случае убить его первым. Пся крев…

Последняя остановка перед Иркутском была в селе; сюда же привезли полковника Копеца, четырежды раненного при Мацеёвицах и взятого в плен вместе с Костюшкой. Солдаты охраны были уже настолько измучены и искалечены, что всех арестантов уложили спать не по кибиткам, а в одной избе. Офицер погасил лампу, хотя та должна была гореть целую ночь; Городенский был этому только рад: спал он в этот раз крепко. А наутро офицер бился на полу в конвульсиях. Перетряхнул всю постель — деньги, деньги украли! Бумажника нет, а в нем были все арестантские деньги, казенные — на почту до Иркутска, по копейке за версту, на двадцать две лошади, жалованье на всю команду на шесть месяцев и на обратный путь для него самого! Что теперь делать? На что дальше ехать? Пошел в село, привел станового, велел ему всех обыскать. Полиция ничего не нашла, только у ксендза Раковского отобрали часы. Офицер отправил в Иркутск курьера — сообщить, что везет важных и секретных арестантов, однако его обокрали разбойники, хотя и при карауле. В подтверждение своих слов он собрал свидетельства от местных купцов — то ли задобрил, то ли те искренне ему поверили, потому что прежде и сами так пострадали. Копец, однако, шепнул украдкой Городецкому и Зеньковичу, что офицер, видно, где-то спрятал свой бумажник: полковника мучила бессонница, и ночью он слышал, как офицер встал и вышел из избы. Курьер воротился с деньгами и приказом поспешать.

V

Пенье трубы ворвалось в путаный сон, окончательно смешав явь и грезы; барабанная дробь прогнала его окончательно. Юлия рывком села на постели, в испуге натянув одеяло под подбородок. Кто здесь? В спальне было еще темно, только ночник мерцал на прикроватном столике. Но в освещенном прямоугольнике двери китайскими тенями обрисовались фигуры трубача и двух барабанщиков.

— Отставить! — скомандовал им тот, кто их привел.

Константин. Её жених.

За последние полтора месяца спокойное течение жизни Юлии Саксен-Кобургской, не менявшее своего направления четырнадцать лет, превратилось в бурный водоворот, от которого у нее захватывало дух и становилось дурно. В начале октября она с матерью и двумя сестрами приехала в Петербург. От Антуанетты и Юлии не скрывали цели этой поездки: одна из них может стать женой великого князя Константина, это большая честь и баснословная удача. Их старшая сестра София уже была помолвлена с одним австрийским генералом, к которому питала нежные чувства, но мать, герцогиня Августа, всё же испросила для нее разрешения приехать: возможно, дочь одумается, увидев «настоящую жизнь» при самом блестящем европейском дворе — не сравнить с затхлым провинциальным Кобургом, — и найдет себе партию получше. А любовь… Она длится лишь до алтаря.

Герцогиня, впрочем, старательно выискивала положительные черты в будущем зяте, чтобы указать своим дочерям, за что его можно полюбить. Силен и крепок, уже мужчина, хотя ему только шестнадцать лет, а ведь он еще вырастет; почти красавец, если бы не курносый нос и слишком глубоко посаженные глаза, придающие ему порой угрюмое выражение. Его старший брат Александр, конечно, красивее и любезнее, но в его манере есть что-то ленивое и вялое, а Константин выглядит живее, мужественнее, к тому же он более общителен, каждое утро ходит по городу в сопровождении всего одного офицера, вступает в разговоры с народом и, если заметит какие-нибудь беспорядки, немедленно сообщает своей бабушке-императрице — это ли не задатки будущего правителя!

Юлия смотрела на всё вокруг большими распахнутыми глазами. Каменно-прекрасный Петербург; просторные проспекты и площади; широкая, холодная Нева; огромный Зимний дворец с бесчисленным количеством покоев, с люстрами, отражающимися в мраморе колонн, театром, бриллиантовым залом и редкостями Эрмитажа; разряженные дамы и кавалеры, рядом с которыми гостьи из Кобурга казались золушками, наконец, сама императрица Екатерина, которой они были представлены, — очень полная, с морщинистым лицом и дряблыми щеками, но с величественной осанкой и походкой и словно излучающая сияние — то ли от бриллиантов, то ли от ауры имперской славы… К принцессам тотчас прислали корзины с тканями и портних, чтобы одеть их по последней моде. Балы, густой запах духов и навощенного паркета, по которому скользят проворные ноги танцующих; кавалергарды; обеды за длинным столом, покрытым негнущейся скатертью и заставленным тонким фарфором; мрачный цесаревич Павел и его милая супруга, красавец Александр и душка Луиза — они ведь станут подругами, не правда ли? — его сестры рядом со строгой генеральшей Ливен (дамой лет пятидесяти, с грубоватым лицом и цепким, проницательным взглядом) и… Константин.