Лишь небеса знают - [56]

— Я мечтал об этом миге с тех пор, как приехал, — прошептал Тэвис. — Воспоминания о тебе преследовали меня, мне казалось, что я держу тебя в своих объятиях, но теперь я вижу, что грезы — ничто по сравнению с действительностью.

Земля закачалась у нее под ногами, и она подумала, что сейчас упадет в темную бездну. «Слишком легко, — подсказывало ее чутье. — Слишком легко и быстро». Она с силой оттолкнула его и, качнувшись, чуть не упала. Он успел поймать ее и снова нашел ее губы. Сердце его застучало, а потом замерло. С миром ее связывали лишь тепло его дыхания, запах, который принадлежал только ему, и его руки, которые обвились вокруг нее, как железный обруч. Не было ничего кроме этого человека, его губ, поцелуев, ласк.

— Тэвис…

— Не говори ничего. Ты выиграла. Я хочу тебя. Так хочу, что пойду на все, лишь бы получить тебя.

— Ты хочешь сказать, что любишь меня?

— Люблю? Я не знаю, то ли я чувствую. Но я хочу тебя. Разве этого недостаточно? Я думал о тебе столько, что чуть не сошел с ума. Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне… Ты и Вилли. Я хочу, чтобы мы стали семьей.

— Какие мы разные, — прошептала Элизабет, — ты хочешь многого, а я — только одного.

— Чего же?

«Услышать, что ты любишь меня», — подумала она, но ответила только:

— Самое печальное, что после всего, что произошло между нами, ты спрашиваешь об этом.

Он отпрянул, словно она его ударила. Всматриваясь в ее красивое, печальное лицо, он судорожно соображал, что сказать ей, прежде чем он ее снова потеряет. Но он мог думать лишь о том, как держал ее в объятиях, чувствуя, что растворяется в ней. Почему он не может произнести того, что она желает услышать? Почему он теряется рядом с ней? Она опередила его.

— Оставьте меня в покое, Тэвис, — крикнула она, убегая. — Я больше не хочу быть вашей женой.

22

Жжение в желудке разбудило Эйсу, и он, открыв глаза, не сразу сообразил, где находится.

Боль вернулась, на этот раз более острая, и старик поморщился, думая о том, что, как ни странно, прошлое возвращается к человеку через запахи. Снова закрыв глаза, он постарался вспомнить, как пахли просмоленные бочки, сотнями стоявшие на причалах. В теплую, влажную погоду от них исходит знакомый дух, подобно едва уловимому аромату засушенной между страницами Библии резеды, напоминающей о безвозвратно ушедших временах.

Чем нестерпимее становилась боль, тем ярче становились картины прошлого. Соленая вода потекла по его жилам, в ушах звенели пронзительные крики малайских пиратов, пение темноглазых красавиц с цветущих островов.

Потом воспоминания отступили, а боль осталась. Последнее время она почти не отпускала его.

Прошло уже почти два года с тех пор, как он заметил у себя первые симптомы болезни, — тошноту, тяжесть в желудке. Эйса встал, хотя ноги плохо слушались его, а внутри полыхал огонь. Он знал, что время его пришло, что хищник, пожирающий его, не насытился. Он умирал. Боль становилась непереносимой. Лишь прохлада морской воды могла принести облегчение и манила его. Он вышел на улицу.

Солнце спряталось за серой дымкой. Дул сильный ветер, по воде бежали мелкие, пенившиеся волны. Старик остановился и огляделся вокруг. Мир был холодным, пугающим, неуютным. Даже море казалось сегодня чужим и неведомым. Но ничто не способно его остановить. Скоро он освободится от боли и горестей. Скоро обретет покой, покинет грешную землю и отправится в царство Нептуна. Там должно быть тихо и зелено. Море примет его.

Подойдя к воде, Эйса толкнул плоскодонку и вспомнил, что забыл захватить шляпу. Он остановился, размышляя. Шляпу он носил всегда. Повернувшись, он посмотрел на дом. Робин и Тук мяукали, сидя на крыльце. Вспомнив, как не любят коты Элизабет, он хотел повернуть назад. Но зов моря был настойчивым и… обнадеживающим. «Иди ко мне, — послышалось ему, — иди…»

…И воды сомкнулись над Эйсой Робинсоном, освободив его навсегда от боли и мирских тревог.

Элизабет поняла, что в ее отсутствие что-то случилось, в ту минуту, когда Робин и Тук выскочили ей навстречу. Над домом нависла зловещая тишина. Сняв с Вилли пальтишко, она, прислушиваясь, взяла котов на руки. Ничего не было слышно, кроме завывания ветра за окнами и шума прибоя.

— Дедушка? — она бросилась в комнату, не обращая внимания на то, что сынишка держится за ее юбку.

Заметив на столе трубку и капитанскую фуражку деда, она почувствовала некоторое облегчение. Без фуражки он не мог никуда уйти.

— Где ты, дед? — повторила она.

Никто не ответил. Отведя Вилли на кухню и усадив на высокий стул, она дала ему печенье, а сама обежала дом, зовя деда и слыша в ответ только эхо. Элизабет вернулась на кухню. Вилли расплакался. Взяв его на руки, она быстро одела его и выскочила во двор.

— Дед, ты меня слышишь? — пыталась она перекричать ветер. — Дед!

Подбежав к воде, она не увидела плоскодонки. «Он отправился порыбачить», — попыталась она уговорить себя, но беспокойство усиливалось. Снова она вспомнила о капитанской фуражке Эйсы, которая осталась лежать на столе. Он никогда, никогда не выходил без нее.

Страх охватил Элизабет, она кинулась обратно в дом, дала ребенку игрушку и, пообещав сейчас же вернуться, бросилась вверх по винтовой лестнице на маяк. Задыхаясь, она подбежала к окну, но увидела только пустынный берег и сердитые волны. Всмотревшись вдаль, она уже хотела уйти, ощущая беспомощность, но в эту секунду над темной водой взметнулась седая голова. Не теряя времени, она спустилась вниз, забрала Вилли и, сев в повозку, помчалась в город. Вскоре она стучала в дверь Тэвиса.