Лишь краткий миг земной мы все прекрасны - [22]

Ты замерла, по лицу пробежала тень.

Морщинки в уголках твоих глаз стали чуть четче, ты обхватила пальцами воздух там, где должна была быть икроножная мышца клиентки, и стала массировать, как настоящую. Потом ты перешла на ее невидимую ступню, потерла костлявую плюсну, другой рукой обхватила пятку, пощипала ахилл, растянула плотные сухожилия под щиколоткой.

Когда ты снова повернулась ко мне, я принес полотенце. Без единого слова ты промокнула призрачную ногу; твое тело все помнило, ты машинально делала знакомые движения, обнажая то, чего больше не было, подобно дирижеру, который, взмахивая палочкой, делает музыку более осязаемой.

Нога высушена; клиентка пристегнула протез, расправила брюки и поднялась. Я подал ей пальто. Ты пошла к стойке администратора, но дама остановила тебя и вложила в ладонь сложенную стодолларовую купюру.

— Да хранит вас бог, — сказала она, опустив взгляд, и заковыляла к выходу, колокольчик над дверью звякнул дважды, дверь закрылась.

Лицо Бена Франклина потемнело в твоей влажной ладони; ты сунула банкноту не в кассу, а в лифчик, и поправила прическу.

Тем вечером ты легла ничком на пол, зарылась лицом в подушку и попросила почесать тебе спину. Я встал на колени возле тебя, скатал черную футболку к плечам и расстегнул бюстгальтер. Я делал это сто раз, поэтому руки двигались машинально. Застежки упали по обе стороны от тебя, ты сняла лифчик и отбросила его в сторону. Под тяжестью пота, скопившегося за день работы, он упал на пол с глухим звуком, как если бы бросили коленный бандаж.

От тебя пахло салонными химикатами. Я достал из кармана монету в двадцать пять центов и опустил ее в банку с мазью «Викс ВапоРаб». Свежий запах эвкалипта наполнил комнату, ты начала расслабляться. Я зачерпнул жирную мазь монетой, сдвинул горошину тебе на спину и стал растирать вдоль позвоночника. Когда кожа заблестела, я положил четвертак на основание шеи и провел им, вдоль лопаток. Я все тер и тер твою спину крепкими равномерными движениями, как ты учила, пока на белой плоти не проступили красновато-коричневые полосы; они темнели, покрываясь пунцовыми точками, будто у тебя появились новые ребра, более темные. Из тела выходили все плохие вибрации. Ты исцелялась благодаря тому, что я заботливо оставлял у тебя на теле синяки.

Я опять вспоминаю Барта. Похоронив свою родительницу, он пишет: «Писатель — это человек, играющий с телом собственной матери, чтобы возвысить и украсить его».

Вот бы это было правдой!

Но даже теперь, когда я пишу это письмо, твое физическое тело не слушается. В этих строчках я кладу ладони тебе на спину и вижу, насколько моя кожа темнее на контрасте с неизменной белизной твоей. Вот складки у тебя на талии и бедрах, я разминаю узлы, косточки вдоль позвоночника, ряд шариков, которые не переведет ни одно молчание. Даже спустя столько лет меня поражает, насколько моя кожа не похожа на твою. Ее можно сравнить с белым листом; я беру ручку и двигаюсь в этом пространственном поле, стараюсь действовать согласно его законам, не замарать его. Но я пишу, а значит, порчу лист. Меняю, украшаю и сохраняю одновременно.

Ты застонала, уткнувшись в подушку, а я массировал твои плечи, разбивал упрямые узелки. «Хорошо… Как хорошо!» Немного погодя твое дыхание выровнялось, руки стали ватными, и ты заснула.

Летом после школы я устроился на свою первую работу: собирал табак на ферме под Хартфордом. Многие не верят, что табак может расти так далеко от экватора, но воткни палку где-нибудь у воды, и она даст побеги в человеческий рост. И все же странно, как иной раз все оборачивается. Впервые выращивать крупнолистный табак начали индейцы племени агавам; изгнав коренных жителей с их земель, белые поселенцы использовали растение в качестве валюты. Сейчас урожай табака собирают в основном нелегальные иммигранты.

Ты бы ни за что не разрешила мне поехать за город на велосипеде, за тринадцать километров от дома, поэтому я сказал, что буду работать в саду одной церкви в пригороде. Во флаере Юношеской христианской ассоциации[31] значилось, что за работу платят девять долларов в час, а значит, моя зарплата будет на два доллара больше минимальной. К тому же мне платили наличными в конверте, чтобы не связываться с налогами, и меня это устраивало.

Лето 2003 года. Буш объявил войну Ираку, ссылаясь на оружие массового поражения, которое никто так и не увидел. Группа Black Eyed Peas выпустила песню Where Is the Love? и ее крутили на всех радиостанциях, но чаще всего на частоте 98,6 FM. Если спать с открытым окном, можно было услышать ее едва ли не из каждой проезжающей машины; в ритм песни врывался звон разбивающихся пивных бутылок на баскетбольной площадке через дорогу: наркоманы подбрасывали пустые бутылки в воздух и любовались тем, как волшебно свет фонарей играет на осколках, разбросанных на тротуаре, точно блестки. Летом Тайгер Вудс в пятый раз подряд стал игроком года по версии Профессиональной ассоциации гольфистов, а «Майами Марлинс» обыграли «Янкиз» (я ничего в этом не смыслю, и мне все равно). Facebook появится только через два года, а первый айфон — через четыре. Стив Джобс еще жив, а тебе все чаще стали сниться кошмары. Глубокой ночью я заставал тебя за кухонным столом без штанов; обливаясь потом, ты подсчитывала свои чаевые и прикидывала на всякий случай, хватит ли этих денег, чтобы купить «потайной бункер» — вдруг в Хартфорде случится теракт. Это был год, когда автоматическая межпланетная станция «Пионер-10» отправила НАСА последний сигнал, находясь за двенадцать миллиардов километров от Земли, после чего контакт с ней пропал.